Проект «Аве Мария»

Откуда я столько знаю о космосе? Знаю, и все тут. Данные всплывают в голове совершенно естественно — очевидно, я пользуюсь ими постоянно. Наверное, я астроном или ученый-планетолог? И работаю в NASA[14] или ESA[15], или…

* * *

Каждый четверг я встречался с Мариссой в пабе «У Мерфи» на Гоф-стрит, где мы ужинали стейком с пивом. Всегда ровно в 18 часов и, так как персонал нас уже знал, всегда за одним и тем же столиком. Мы познакомились почти двадцать лет назад, во время учебы в магистратуре. Она была девушкой моего тогдашнего соседа по комнате. Их отношения (как и большинство студенческих романов) вошли в штопор, и спустя три месяца они расстались. А мы с Мариссой стали хорошими друзьями.

Завидев меня, администратор зала улыбнулся и показал большим пальцем на привычный столик. Я прошел через аляповато украшенный зал к Мариссе. На столике виднелись два пустых низких стакана, а третий, полный, она держала в руке. Судя по всему, сегодня моя подруга начала рановато.

— Прогревочный круг, да? — пошутил я, усаживаясь.

Марисса опустила глаза и нервно покрутила стакан.

— Эй, что случилось? — забеспокоился я.

— Тяжелый день на работе, — сказала она, глотнув виски.

Я махнул официанту. Тот кивнул и даже не подошел. Он знал, что мне принести: стейк рибай средней прожарки с картофельным пюре и пинту «Гиннесса». Я заказывал это каждую неделю.

— Да ладно, что уж такого тяжелого? — спросил я. — Непыльная работенка в Министерстве энергетики. У тебя там дней двадцать выходных в год? Всего-то нужно показываться на рабочем месте и получать зарплату, верно?

В ответ ни тени улыбки.

— Ну перестань! — не выдержал я. — Кто плюнул тебе в чай?

— Тебе известно о линии Петровой? — невесело произнесла Марисса.

— Конечно. Любопытная загадка. Думаю, это солнечная радиация. Магнитного поля у Венеры нет, но положительно заряженные частицы могут туда притягиваться, так как планета электрически нейтральна…

— Нет, — мотнула головой она. — Тут что-то другое. Мы пока не знаем, что именно. Но… другое. Черт с ним. Давай лучше есть стейк.

— Ну-ка выкладывай! Марисса, какого черта с тобой происходит? — потребовал я.

Помедлив пару мгновений, она, наконец, произнесла:

— Почему бы нет? Через двенадцать часов ты и так все узнаешь из выступления президента.

— Президента? — переспросил я. — Соединенных Штатов?

Марисса глотнула еще виски.

— Ты слышал об «Аматерасу»? Это японский солнечный зонд.

— Естественно, — кивнул я. — Специалисты JAXA[16] получают оттуда потрясающие данные. Исключительно высокоточный аппарат. Он движется по орбите вокруг Солнца и сейчас посередине между Меркурием и Венерой. На борту двадцать разных инструментов и…

— Я в курсе, — перебила меня Марисса. — В общем, согласно данным японцев, мощность солнечного излучения уменьшается.

— Ну и? — пожал плечами я. — В какой мы сейчас фазе солнечного цикла?

— Это не одиннадцатилетний солнечный цикл. Тут нечто иное. Японцы учли солнечный цикл. Но тренд все равно нисходящий. Они говорят, что Солнце светит на 0,01 процента слабее, чем должно бы.

— Действительно любопытная новость. Но вряд ли заслуживает трех стаканов виски до ужина.

Марисса сжала губы.

— Я сначала тоже так подумала. Но дело в том, что процесс идет вовсю, и его скорость нарастает. Что-то вроде экспоненциального спада, который благодаря суперчувствительной аппаратуре зонда удалось выявить на самой-самой ранней стадии.

Я откинулся на спинку дивана.

— Не знаю, Марисса. Выявление экспоненциальной прогрессии на столь ранней стадии крайне маловероятно. Но допустим, японские ученые правы. Куда девается энергия?

— В линию Петровой.

— Что?

— В JAXA достаточно долго наблюдали за линией Петровой и пришли к выводу, что она становится ярче с той же скоростью, с какой угасает Солнце. Чем бы ни оказалась линия Петровой, она крадет у Солнца энергию.

Марисса вытащила из сумки пачку документов и положила на стол. Страницы пестрели графиками и таблицами. Порывшись в бумагах, она пододвинула нужную ко мне.

Рядом с осью X на графике было написано «Время», а возле оси Y — «Потеря светимости». Линия на графике, безусловно, представляла собой экспоненту.

— Тут какая-то ошибка, — пробормотал я.

— Расчет верен, — отозвалась она. — За ближайшие девять лет мощность солнечного излучения снизится на целый процент. Через двадцать лет показатель составит пять процентов. Это плохо. Это очень плохо.

Я уставился на график.

— То есть нам предстоит ледниковый период? Причем… вот-вот? Мгновенное оледенение?

— Да, как минимум. А это неурожаи, массовый голод… и я даже не знаю, что еще.

Я тряхнул головой.

— Как может Солнце вдруг перестать светить? Это звезда, черт возьми! А звезды не могут изменяться с такой скоростью! Процессы в них идут миллионы, а не десятки лет. Ты и сама прекрасно знаешь.

— Нет, не знаю. Раньше знала. А теперь знаю только то, что Солнце угасает, — тихо сказала Марисса. — Я не знаю, почему, и не знаю, что мы можем с этим поделать. Но оно угасает.

— Как… — нахмурился я.

Марисса допила остаток виски.