Проект «Джейн Остен»

Основная часть владений Эдварда находилась в Кенте; поместье Чотон в Гемпшире было меньшего размера, и он наведывался туда нечасто. Но в 1809 году, когда он предложил матери и сестрам на выбор оба дома, они предпочли Кенту Гемпшир, поскольку тот больше напоминал им родные места: Чотон располагался недалеко от дома викария в Стивентоне, где выросли все, кроме Эдварда, где миссис Остен вела хлопотную жизнь супруги священника, заботясь о стаде коров, большом саде и толпе мальчишек, которые занимались с преподобным Остеном. Коров и мальчишек больше не было, мистер Остен был уже десять лет как мертв, и все же во многих отношениях жизнь трех леди Остен и их незамужней приятельницы Марты Ллойд в поместье Чотон стала прежней — спокойной и автономной: они выращивали овощи, варили хвойное пиво и держали кур. Они вполне обошлись бы и без мира за пределами деревни с его продовольственными бунтами и восстаниями ткачей — или так мне это рисовалось в мыслях. Было бы здорово выбраться из Лондона и увидеть все это своими глазами. И как отреагирует Кассандра на предложенную нам Эдвардом возможность погостить у него? Ей придется свыкнуться с нашим присутствием; по крайней мере, вчера мне показалось, что она уже ступила на путь принятия.

Но оставалась проблема с Лиамом. Что это вообще такое было, откуда оно взялось и почему застало меня врасплох? Я вошла в его комнату с единственной целью — поговорить, терзаемая навязчивой бессонницей и потребностью в друге, который выслушает. А вышла оттуда с непреодолимым желанием переспать с ним.

Однако никаких усилий, чтобы исполнить это желание, я не приложила — что было еще одной загадкой. Я человек прямолинейный, у меня простые потребности. Я люблю заниматься сексом, предпочтительно с мужчинами, хотя и женщин из этого уравнения не исключаю. Никаких связываний и порок — и никаких влюбленностей. Подход «не заморачиваться» прекрасно для меня работал. Что мне стоило сделать: сесть к нему на кровать, посмотреть на него долгим взглядом, дотронуться до его красивой ладони и позволить событиям развиться естественным путем. Что я сделала: потеряла дар речи, как влюбленная школьница, и сбежала. Необъяснимо.

Да, нам предстояло торчать в начале девятнадцатого века до следующего сентября и точки возвращения, изображая брата с сестрой. Мы жили в условиях, где всегда имелся риск, что какая-нибудь служанка застукает нас за срамным поведением. И отделаться от Лиама не получится, если все пойдет кувырком и он окажется очередным моим просчетом — угрюмым, скрытным, неадекватным или слишком сложным типом. Не таким уж маловероятным это казалось. К тому же он был помолвлен. Влюблен.

Сплошь резонные доводы в пользу того, чтобы не броситься в омут без оглядки, но при этом сплошь запоздалые: ночью ни один из них не пришел мне в голову. Что же было не так? Он никогда не выказывал признаков влечения — возможно, я просто не его типаж, — но это еще ничего не значит. Ничто человеческое нам не чуждо. Сомневаюсь, что он отверг бы недвусмысленное предложение, а даже если бы и отверг, я бы вряд ли чувствовала себя хуже, чем сейчас. Так почему же я от него сбежала?

У меня перед глазами вновь возникло его лицо, то, как он посмотрел на меня перед тем, как я покинула комнату. Было в его выражении нечто настолько бесхитростное, что я устыдилась собственных желаний. Исконные британцы — ханжи, напомнила я себе, на миг забыв, что он вовсе не исконный британец, а только притворяется им. В отличие от меня, у него не было опыта работы в отдаленных локациях и экстремальных условиях, он не знал, какое влияние это оказывает на людей. Возможно, в этом смысле он действительно был наивен. Или, может быть, дело в каких-нибудь религиозных заповедях — хотя он ни разу не упоминал, что верует. А может, он бережет себя до женитьбы?

Мысль о том, что мой коллега может оказаться тридцатисемилетним девственником, печальная и в то же время смешная, так меня поразила, что я прыснула, и мне сразу стало легче. Я перекатилась на живот и, зарывшись рукой под ночную сорочку, принялась гладить себя по приятно теплой гладкой коже, наслаждаясь ее мягкой упругостью. Я представляла, что это его руки трогают меня, и позволила себе на время — по крайней мере, до момента, пока не достигла удовлетворения, — забыть, что проблема моя на самом-то деле вовсе не решена.

Через несколько дней, когда я уже начала терзаться сомнениями, не напутал ли чего Лиам или что хозяин поместья Чотон успел передумать, Эдвард заехал к нам во время завтрака и повторил свое приглашение. Из-за дел ему придется задержаться в городе, затем провести три-четыре недели в Кенте, но он будет наезжать в Гемпшир в течение всего последующего года. Нас ждут в гости хоть в следующем месяце, хотя мы, надо думать, предпочтем приехать весной — в куда более приятное время года в тех местах.