Проект Германия

— Он поляк, — сказала Нина. — Он почти не понимает, о чем мы говорим.

Ну, слово «pôle» я, положим, разобрал. Как и слово «mécanicien», впрочем. Остальное додумал. Больно уж язвительно звучал голос дяди Дэдэ.

Пьер с гаечным ключом глядел на меня со странной смесью тоски и злорадства, а дядя Дэдэ подошел и властным жестом пощупал мою руку. Не пожал мне руку, а именно пощупал — проверил, хороши ли мускулы. При этом он не переставал бурчать сам с собой. Мне вдруг показалось, что Нина привела меня сюда, чтобы продать. В принципе, я бы этому не удивился. И даже, наверное, не особенно бы протестовал. Наше правительство и так продешевило, когда отдало русским в обмен на меня молодого, полного сил и злобы Якоба Джугашвили. А Нина приехала к мсье Гранте за взрывчаткой. Два чемодана прекрасной английской взрывчатки однозначно стоят дороже, чем какой-то Эрнст Тауфер, механик и, как теперь выяснилось, поляк.

Нина быстро спросила меня:

— Сможете привести в порядок трактор? Tracteur?

Она говорила по-французски, но я понял. Я и сам думал об этом.

Поэтому я просто кивнул.

Под пристальным взглядом дяди Дэдэ я снял пиджак, рубашку. Спустил подтяжки. Остался в штанах и майке.

Дядя Дэдэ одобрительно похлопал меня по спине. Пьер передал мне гаечный ключ и отошел от трактора с напускной покорностью. На самом деле втайне он злорадствовал. Я наклонился над мотором. Да, это вам не французская беллетристика и не русский балет. Здесь я кое-что понимал.

Пока я возился с мотором, я мало что замечал. И только внезапно обнаружил, что дядя Дэдэ стоит рядом и изучающе смотрит на мою спину.

— Maigre,[63] — наконец оценил он меня, поворачиваясь к Нине.

Он присел на каменную лавочку, пристроенную к стене в удачном месте — куда попадало солнышко, — закурил крохотную трубочку и намертво замолчал.

Он сидел неподвижно, грузный и пожилой, почти сливаясь с каменной кладкой дома. Глаз на его морщинистом лице не было видно вовсе. Мясистый нос чуть шевелился, когда дядя Дэдэ затягивался.

Нина легко опустилась рядом с ним, вытянула ноги. Дядя Дэдэ охотно полюбовался ее ногами и, вынув изо рта трубку, о чем-то спросил.

Нина с готовностью кивнула, встала, взялась рукой за щиколотку и внезапно подняла ногу выше головы. Юбка задралась, открыв голое бедро. Пьер ахнул и залился краской, а дядя Дэдэ громко захохотал и шлепнул Нину по бедру. Нина опустила ногу, поправила одежду и снова села. У нее был невозмутимый вид. Дядя Дэдэ всё крутил головой и похохатывал, а потом вдруг уставился на Пьера, вытянул шею и наорал на него. Пьер мгновенно сгинул.

Дядя Дэдэ снова засмеялся и потрепал Нину по руке.

Я попробовал запустить двигатель. Трактор отозвался благодарным урчанием. Оно напоминало голос дяди Дэдэ.

Услышав, что мотор завелся, дядя Дэдэ сразу забыл про Нину. Сунул трубку в зубы, пыхнул и быстро подошел к трактору на своих коротких, кривоватых ногах. Наклонил к мотору жесткое желтое ухо, прислушался. Потом поднял ко мне лицо. Коричневые веки разжались, и на меня уставились два ярко-синих глаза. Дядя Дэдэ заговорил со мной. Он обращался прямо ко мне, непосредственно, и я вдруг почувствовал себя так, словно меня повысили в звании.

Старик повторил несколько раз одну и ту же фразу, а потом рявкнул:

— Ноно!

Нина подбежала к нему, стремительная и льстивая, увязая каблуками в пыли.

Дядя Дэдэ в третий раз сказал то же самое, адресуясь по-прежнему ко мне, а не к Нине.

Нина объяснила по-немецки:

— Он спрашивает, можете ли вы починить танк.

— Oui, — сказал я дяде Дэдэ, чем вызвал его одобрительную ухмылку.

— Пьер! — заорал дядя Дэдэ.

Племянник угрюмо явился.

Дядя Дэдэ велел тому разуться. Его сапоги он вручил мне. Я послушно переобулся. Мои ботинки дядя Дэдэ приказал оставить под скамьей, а мне — следовать за ним.

— Почему мы говорим по-немецки? — спросил я Нину.

— Потому что я не знаю польского, — ответила она. — А немецкий вы кое-как выучили в лагере.

Солнце припекало. Майка на спине взмокла. Мы шли по тропинке, начинавшейся на холме сразу за домом. Здесь рос орешник. Несколько раз я спотыкался о корни, тянувшиеся через тропинку.

Потом деревья стали реже, мы вышли в дубовую рощу, и там, на небольшой поляне, дядя Дэдэ показал мне гору высохших веток. Мы вместе раскидали ветки в стороны, сняли деревянные щиты, и я увидел закопанный в землю по башню танк «Рено».

Натуральный Renault FT-17, дедушка всех нынешних танков.

Дядя Дэдэ любовно огладил танк и с торжеством кивнул мне.

— Он у меня с восемнадцатого года, — сообщил дядя Дэдэ. — Подобрал неподалеку. — Он показал неопределенно, куда-то вниз по холму. — Боши подбили его. Зачем добру пропадать? Рано или поздно понадобится.

Он смотрел на танк так, словно сам посадил его в эту почву, и за долгие годы танк пророс, пустил корни. И вот теперь настало время снимать урожай.

— Нужна лопата, — сказал я наконец по-немецки. И показал, что предстоит копать.