Бросил взгляд вниз... Мама дорогая, а куда же тут садиться? Между горных хребтов пролегла густая тень.
Майка вышла вперед, качнула крылом как заправский самолет.
— Давай за мной.
И стала ввинчиваться к земле в нисходящей спирали. Я пристроился следом. Вскоре и нас накрыла тень от горы, а я отыскал взглядом площадь, совсем крошечную отсюда, башенку на ней, и... обрыв.
Вот, черт! Отсюда, с высоты обрыв казался чем-то несущественным. Мне захотелось смеяться, настолько незначительной казалась мне отсюда пугавшая меня высота.
А мы с Майкой все ввинчивались и ввинчивались в остывающий воздух. Горы вокруг наоборот, росли, возвышались. Вот уже и вершины перевала, а вон — площадь. Как-то людно на ней. Не успели разойтись приземляющиеся икары? Выкинул мысль как несущественную, сейчас надо сосредоточиться на посадке. Что там с выносливостью? Остался хвостик, но мне хватит.
На высоте верхнего этажа башни я остановил снижение, растянул вираж, пронесся со свистом над площадью. Развернуться у вершины башни и встать в глиссаду? Не-е-е. Мои губы растянуло азартной улыбкой. Не для того я сегодня, рискуя окончательно порвать все отношения с Майкой столько раз отрабатывал взлеты и посадки в Лягушатнике. Не для того!
Еще спираль, скоростная. Держу взглядом башню, четвертый этаж, третий... пора! Площадь завалило в крене так, что она оказалась у меня слева. А справа — темнеющее небо. Вираж! О-о-о-о! Перегрузка! Мои уставшие крылья почти явственно затрещали. Вот я ща разложусь тут, у всех на глазах! Будет мне наука не выпендриваться...
Но крылья выдержали, крен выправлен, я в планировании снижаюсь к обрыву. Впереди по курсу разбегаются люди. Земля-земля-земля, она неумолимо приближается ... Ноги вниз, побежал. А, черт, слишком быстро! Пять шагов пробежки, подувающий с долины ветер наконец останавливает меня буквально в шаге от края. Фу-у-уххх... Длинный-длинный выдох.
Сзади раздались сперва редкие, но потом нарастающие хлопки. Не овация в большом концертном зале, конечно, но ... аплодисменты?
Я повернулся. Мне навстречу шагнул улыбающийся Сапсан, крепко сжал руку, потом обнял. Кости затрещали.
— Поздравляю! Икар.
Вокруг тут же очутились другие, хлопали по плечам, приобнимали, поздравляли, пожимали руку.
— И-и-и-и, — с каким-то восторженным визгом промчалось сквозь толпу что-то розовое, я поймал в объятия, прижал к себе, не отдавая отчета в том, что делаю впился губами в губы. Вокруг загомонили еще больше, раздались хлопки, смешки, чье-то улюлюканье. Майка немного обмякла в моих руках, несколько минут мы целовались, затем девушка мягко отстранилась.
— Это было смело, с твоей стороны, — с какой-то иронией проговорила она. Вытерла губы, тыльной стороной ладони, погрозила пальчиком, — ты только не вообрази себе, чего-нибудь!
Краем глаза я углядел Сапсана, украдкой показывающего большой палец.
— Кстати, — Майка потупила глаза, — я должна извиниться. Я наорала на тебя сегодня, здесь. Наговорила всякого.
— Ничего, бывает. Ты же думала, что твой ученик слился?
Наконец она выпуталась из моих рук, отступила.
— Поздравляю.
Я обернулся. ... Веточка. Черт! Как глупо получилось.
— Ты теперь настоящий икар.
Темные глаза смотрели спокойно. Слишком спокойно.
— Вет, я...
Поднятая ладошка остановила поток моих, еще не придуманных оправданий. Девушка отступила в глубь толпы, а ей на смену налетел Рыжий.
— Все-таки полетел, бродяга! Не под моим, правда руководством, но полетел, — он подмигнул, — а со мной бы быстрее получилось.
Хлопнул по плечу. Его оттеснили парни в красной и синей футболках, стали пожимать руки.
— Поздравляем, Рус. Не ожидали, честно. Думали сольешься. А ты нет, кремень, выдержал! Красавчик!
— Слушай, Рус, а кто надоумил тебя взлетать из Лягушатника?
Кто спросил, я так и не понял, может Майка, может кто из ребят. Потому что одновременно с вопросом откуда-то сбоку раздалось смутно знакомое
— Поздравляю, Рус.
Я повернулся на голос. Икары замечали куда я смотрю, расступались, оборачивались.
Там, со стороны камня возрождения стоял еще один икар. Подросток-подростком, разве что на общем фоне своей субтильностью он не выделялся. Серые холщовые штаны, такая же рубаха. И крылья, цвета воронова крыла.
— Вот он и надоумил. — сказал я, — Привет Феникс. Здравствуй друг.