– Ну, я никогда не чувствовал, что чувствуете вы… А
Амелия откинулась на спинку дивана.
– И чего же он от меня хочет? – напряженным голосом спросила она. – Он знает, что у меня не так уж много времени. У меня всего одна жизнь.
– Джулиан знает, что ваша жизнь отдана работе. То, что вы делаете, более важно для вас, чем то, что вы есть.
– Довольно неприятное откровение. – Оба вздрогнули, когда в соседней комнате раздался резкий звон – кто-то уронил на пол металлический лоток с инструментами. – Но именно таковы большинство людей, с которыми мы общаемся. В мире и так слишком много бездельников. Если бы Джулиан был одним из них, мы, наверное, никогда бы с ним не встретились.
– Дело не совсем в этом… Видите ли, я из той же породы людей, что и вы. Если бы я просто сидел без дела и потреблял бесплатные блага жизни – я, наверное, сошел бы с ума. Вы тоже, – психолог замолчал, подыскивая слова. – Наверное, я попрошу вас взять на себя дополнительную работу, в качестве индивидуального психотерапевта для Джулиана, вдобавок к вашей основной работе в университете. До тех пор, пока ему не станет лучше.
Амелия посмотрела на него так, как иногда смотрела на своих студентов.
– Спасибо, что не стали напоминать – он ведь выполнял такую же работу для меня самой, – она встала и прошла через холл к автомату с кофе. – Взять вам чашечку?
– Нет, спасибо, не надо.
Когда Амелия вернулась, она передвинула стул так, чтобы столик оказался между ней и доктором Джефферсоном.
– Неделю назад я бы бросила все на свете ради того, чтобы стать психотерапевтом для Джулиана. Я люблю его сильнее, чем вы или он сам – как выяснилось, – и, конечно же, я очень многим ему обязана.
Она замолчала и подалась вперед.
– Но за последние несколько дней я узнала, что мир устроен гораздо сложнее, чем мне казалось раньше. Вы знаете, что Джулиан ездил в Вашингтон?
– Нет. Государственные дела?
– Не совсем. Он ездил в Вашингтон, потому что там была я – я там работала. Он явился ко мне, как я теперь понимаю, с мольбой о помощи.
– Это из-за убитого мальчика?
– И из-за всех остальных убитых и растоптанных толпой. Я ужаснулась, услышав его рассказ – еще до того, как это появилось в выпусках новостей. Но я… Я… – Амелия поднесла чашечку с кофе к губам и попробовала отхлебнуть, но быстро отставила чашку на стол и всхлипнула – неожиданный, мучительный звук.
Она смахнула с ресниц набежавшие слезы.
– Все в порядке, успокойтесь.
– Все совсем не в порядке! Но это гораздо больше, чем он или я. Больше, чем даже наша жизнь или смерть.
– Погодите, что вы такое говорите? Погодите. Это ваша работа?
– Я и так уже сказала слишком много. Но – да.
– Что это – защитная реакция, уход в работу?
– Можно сказать и так. Да.
Доктор Джефферсон откинулся на спинку дивана и стал энергично приглаживать свою бородку, будто боялся, что она вот-вот отклеится.
– Защита… Блейз, доктор Хардинг… Я целыми днями смотрю, как люди мне лгут. И хотя я разбираюсь не очень во многом, но это моя специальность.
– И что?
– И ничего. Ваша работа – это ваша работа, и меня она интересует лишь настолько, насколько она касается моего пациента. Мне безразлично, чем вы занимаетесь – спасаете страну или спасаете мир. Единственное, о чем я вас прошу – когда вы не заняты этим своим делом, занимайтесь Джулианом.
– Конечно.
– Вы действительно многим ему обязаны.
– Доктор Джефферсон, у меня уже есть крестная мать. И мне не нужна еще одна, с бородой и в брюках.
– Верно подмечено. Простите, я не хотел вас обидеть, – он поднялся. – Я не должен перекладывать на вас собственное чувство вины. Мне нельзя было отпускать Джулиана после того, как я с ним подключался. Если бы я настоял на своем, заставил его лечь в больницу – ничего этого не случилось бы.
Он протянул руку. Амелия ее пожала.
– Вот и хорошо. Вы будете укорять себя, я – себя, а наш больной тем временем поправится.
Джефферсон улыбнулся.
– Позаботьтесь о нем. И о себе. Такая работа требует ужасного нервного напряжения.
Амелия проводила его взглядом. Наружная дверь лопнула, закрываясь. Лицо Амелии покраснело, на глаза набежали слезы. Она старалась сдержаться, но не выдержала и расплакалась.
Когда я стал умирать, ощущение было такое, будто я плыву по коридору из яркого белого света. Потом я оказался в просторной светлой комнате, где были Амелия, и мои родители, и еще с десяток друзей и родственников. Отец был таким, каким я помнил его еще со школьных лет – стройным и без бороды. Нан Ли, первая девчонка, с которой у меня было что-то серьезное, стояла рядом со мной, засунув руку мне в карман, и поглаживала мои гениталии. Амелия с дурацкой улыбкой наблюдала за нами.
Все молчали и только смотрели друг на друга. Потом свет угас, и я проснулся в больнице. У меня на лице была кислородная маска, и воняло блевотиной. Нижняя челюсть болела, как будто кто-то меня ударил.