Проект "Лазарь"

Иногда я читал дяде Михаилу; ему нравились истории про исследователей и великие научные открытия, про знаменитые морские сражения и неудавшиеся захватнические войны. Порой я добавлял что-нибудь от себя: то придумывал какой-то корабль, якобы затонувший во время битвы за Гуадалканал [16]. то какого-то нового исследователя Арктики, то сообщал про недавнее открытие субатомной частицы, будто бы перевернувшее наши представления о вселенной. При этом был невероятно счастлив — ведь я создавал особый мир специально для дяди, и потому он был в моей власти, пока, конечно, меня слушал. Я решил, что, если дядя вдруг уличит меня в подтасовке истории или фальсификации научных фактов, я всегда могу сослаться на то, что он неправильно понял. Но меня все же пугала перспектива быть пойманным на лжи — скажем, что не было никакой субатомной частицы под названием пронек или что 375 матросов с американского военного корабля „Чикаго“ [17]вовсе даже не погибли; тогда бы развалилось величественное сооружение созданной мною реальности, а все, о чем я дяде читал, оказалось жалкой выдумкой. Мне и в голову не приходило, что он мог догадываться о моем жульничестве, более того, добровольно стал соучастником обмана. Об этом я задумался в тот момент, когда излагал Pope историю про слепого дядю, стоя в очереди в кишиневский „Макдоналдс“. Скорее всего, именно так все и было. Эх, догадайся я тогда, что дядя Михаил мне подыгрывал, мы бы с ним такого напридумывали: устраивали бы военные сражения невиданного размаха, организовывали экспедиции на несуществующие континенты, сотворили удивительные вселенные из еще более удивительных частиц. Да, давно это было, я тогда был еще мальчишкой.

— Слушай, заткнись, а? Дай спокойно поесть, — сказал Рора.

Я заказал бигмак, большую порцию картофеля фри и большую кока-колу. Рора себе взял макэгс и молочный коктейль. Мы уселись снаружи и набросились на еду. То, что мы ели, никак нельзя было отнести к категории „еды, перед которой трудно устоять“; как раз наоборот, трудно было устоять перед желанием немедленно встать и уйти. Прохожие с интересом на нас поглядывали: рядом остановились пожилые муж и жена, оба — с туго набитыми клетчатыми сумками, и стали смотреть, как мы едим. Я не мог понять, что им нужно: то ли они надеялись, что мы с ними поделимся, то ли распознали в нас иностранцев, что было, впрочем, нетрудно — нас выдавала лежащая в центре стола Рорина камера: большая, черная, аккуратная. Мне стало трудно жевать — кусок застревал в горле, — так я и сидел, пока старики не ушли.

Я подумал, как, должно быть, Лазарь ненавидел яйца, которые ел изо дня в день. Он был вынужден покупать у мистера Эйхгрина те яйца, что нечаянно разбивал; первое время они с Ольгой только ими и питались: в виде яичницы, всмятку, вкрутую, сырыми, взбитыми с сахаром. Исидору покупать яйца не приходилось, он при упаковке ничего не разбивал, но зато он их воровал и перепродавал, пока его не застукали и не уволили.

Небритый упитанный папаша зорко следил за двумя дочками, которые, присосавшись к соломинкам, наливались кока-колой. Женщина средних лет в деловом костюме хрустела картошкой. Блондин совершенно неславянской внешности, в очках, как у Джона Леннона, сидел, держа за руку роскошную брюнетку, явно из местных; она смотрела по сторонам, не обращая внимания на заигрывания молодого человека. К тому времени, когда мы принялись за маккофе, я уже не мог сдерживаться — меня понесло.

— В свой последний приезд в Сараево, года два назад, я заметил, что, гладя на лица людей, вижу их не такими, какими они хотят быть, а какими были в прошлом. То же самое с городом: я ходил мимо приукрашенных развалин и изрешеченных пулями фасадов, а видел здания в том виде, в каком они были до войны, а не сейчас. Словно рентгеном, проникал сквозь оболочку и добирался до старого, изначального варианта. Не мог видеть настоящее, только прошлое. И мне казалось, что если бы я видел все, как оно есть в реальности, то сразу же забыл бы, как было раньше.

— Черт побери, Брик, до чего же ты любишь трепаться о том, что одного тебя интересует. Как только жена тебя терпит?

— В прошлый раз я ездил без Мэри, — продолжал я, нисколько не смутившись. — И у меня возникла шальная мысль, будто моя жизнь аккуратненько разделилась на две части: мое настоящее — в Америке, а все прошлое осталось в Сараеве. Потому что, как ни крути, в Сараеве нет такого понятия как „сейчас“, нет „Макдоналдса“…

— Но ведь это неправда, — сказал Рора.

— Что неправда? — спросил я; ответа я, честно говоря, не ждал.

— То, что ты говоришь, неправда. Если ты чего-то не видишь, это не означает, что его не существует.

— Чего не существует? Мэри? — переспросил я. Признаться, я уже не помнил, с чего начал.