Так и сделали. Работали долго, всем убежищем, кроме совсем уж малых детей. Чуть ли не полгода трудились, но осилили и ветряки, и паровые машины. Не раз за эти невероятно длинные месяцы людей настигали отчаяние и упадок сил. Даже Кулибин как-то в сердцах сказал, что ничего из его затеи не выйдет. Так было, когда ветряки ломало порывами сильного ветра и взорвалась первая из собранных чуть ли не на коленке паровых машин. Хорошо хоть при взрыве никого не зашибло.
Ох и чихвостили бабы тогда изобретателя, чуть всю плешь ему не проели за кровавые мозоли на руках да синяки на теле. Слишком тяжелым трудом доставалась энергобезопасность убежища. Знахарь тогда с Зубром единственные из всех жителей общины встали на защиту Кулибина. Женщины на полном серьезе грозились его побить, да не тряпками какими-нибудь, а всем, что под руку подвернется, вплоть до железок всяких и батогов. Знахарь потом долго ходил по отсекам, уговаривая всех снова за общее дело взяться, и всегда делал это с улыбкой да веселыми присказками.
«Может, он тоже стал чувствовать что-то странное, как и я? – подумал Кузьма. – Надо будет заглянуть к нему и позадавать наводящие вопросы. Вдруг удастся что-нибудь выяснить».
Решив больше не забивать голову посторонними мыслями, он поднялся на первый уровень и зашагал к отцовскому кабинету.
Глава 13
Внезапный союзник
Кузьма жестом велел денщику молчать, на цыпочках приблизился к двери с грубо намалеванными химическим карандашом буквами «комендант» и осторожно потянул за ручку. Дверь с тихим скрипом приоткрылась. Сквозь узкую щель Кузьма увидел склонившихся над столом Зубра, Юргена и Капитана. Они что-то обсуждали вполголоса, при этом отчим черкал карандашным огрызком по лежащему перед ним листу бумаги.
Сердце юноши радостно забилось. Парамон говорил, что перед Испытанием эта троица устроила ему настоящий допрос: проверяли теорию, прежде чем допустить к практике. Раз они снова собрались, значит, вылазке быть.
Кузьма постучал в дверь и, не дожидаясь разрешения, перешагнул через порог. Сталкеры замолчали. Зубр строго зыркнул на пасынка и сердито буркнул:
– Чего тебе?
– Я на проверку перед Испытанием, – сказал Кузьма, чувствуя, как в животе заворочалась липкая медуза дурного предчувствия.
– Все отменяется.
– Как?! Почему?!
– Видишь ли… – начал Юрген и осекся, увидев предупредительный жест коменданта.
– У нас так-то здесь совещание, если ты не заметил, – буркнул Зубр. – Закрой дверь с той стороны.
– Чем я провинился перед тобой?! – в голосе Кузьмы натянутой струной звенела обида. – За что ты меня наказываешь?! Почему не допускаешь до Испытания?!
Зубр стукнул кулаком по столу:
– Выйди и не позорься перед людьми. Ведешь себя хуже девчонки. Дома поговорим.
Злость захлестнула Кузьму с головой. Он открыл рот, собираясь высказать отчиму все, что накипело на душе, но в последний момент сдержался. Понял, что ничего этим не добьется, только сделает хуже. За такое Зубр может вообще отстранить от Испытания. Плакала тогда его мечта стать первоклассным сталкером.
Кузьма сердито скрипнул зубами да так сжал кулаки, что захрустели суставы пальцев. Эмоции переполняли его, бурлили, как колдовское варево в котле злобной ведьмы. Требовалось дать им выход, и он нашел способ, как сделать это. Дверь хлопнула так сильно, что со стены рядом с косяком отвалился приличный кусок штукатурки, грохнулся на пол и разбился в крошево.
– Зря ты так, – цыкнул зубом Капитан, когда за дверью стихли шаги рассерженного подростка.
– Ничего не зря. Мал еще взрослым дерзить, – проворчал Зубр. – Сказано нет – значит, нет.
– Надо было объяснить парню, что дело не в нем, – вздохнул Юрген.
– Чего ты объяснять собрался? Хочешь слухи по убежищу распустить? Оно тебе надо – панику сеять?
– Мог бы просто сказать: так, мол, и так, обстоятельства временно изменились, пока молодняку на поверхность ходить нельзя. Он парень толковый, мигом бы все понял.
Зубр поморщился, как от зубной боли:
– Настоящую причину пацану все равно не скажешь, а недомолвки хуже всего. Отсутствие информации только подстегивает воображение. Думаешь, ребятня не будет допытываться, почему его не допустили до Испытания?
– И что он, по-твоему, им скажет? – поинтересовался Капитан.
– Не знаю, – пожал плечами Зубр. – Наверное, что мы старые козлы.
– Именно так он и скажет. – Юрген хмыкнул и покачал головой. – Причем в его версии ты, Зубр, окажешься самым старым и самым козлистым из всех.
Кузьма порывисто шагал по коридору, стараясь не смотреть в глаза обитателям убежища. Ему казалось, все знают о его недавнем разговоре с Зубром, и боялся увидеть в их взглядах насмешку и, что еще хуже, сожаление. Щеки юноши горели от стыда и сердитой ярости на отчима. Он не понимал, за что Зубр отстранил его от Испытания, и от этого было во сто крат больнее.