Проект «Платон»

Александра Аркадьевна была приветлива, мила. Совсем не походила на ту слегка эмоционально-холодную, чуть ни чопорную даму, какой была на прежних официальных допросах. Хотя формально допросами они не являлись.

— Я понимаю, что вас тревожит, Андрей Иванович, — мягко сказала Васильева, налив Беляеву кофе.

— Меня многое тревожит.

— И то, что вы человек остроумный, я тоже понимаю.

Она улыбнулась. И вздохнула печально и глубоко.

— Я ничего не замечала и ни о чём не подозревала. Если бы я знала о подобном — я бы первая его убила.

Последнее она произнесла настолько твёрдо и безапелляционно, что у Беляева не осталось ни малейшего сомнения: она бы убила.

— Но его убила не я. И я скажу вам, что вам очевидно важнее от меня услышать: я благодарна человеку, который это сделал. Не потому что я белоручка. А потому что я не скрывалась бы… от следствия.

— Почему вы сделали паузу перед следствием? — проницательно посмотрел на неё Беляев.

— Андрей Иванович, я искала корректное слово. Согласитесь, что формулировка «не скрывалась бы от правосудия» — не столь уместна. Вряд ли бы меня выпустили из зала суда с оправдательным приговором, вручив медаль. Всё-таки «не убий» даже в виде заповеди — не рекомендация, но закон. И к тому же, убей его я, отсиди положенное — наверняка немало, хотя и вряд ли слишком уж много, — рухнул бы мой бизнес, моя репутация. А хуже всего были бы пересуды. Бесконечные пересуды. А так — моё реноме безупречно. Я вдова уважаемого человека. Для, простите за это мерзкое слово, тусовки. От которой напрямую зависят мои, снова простите, доходы. В прессу ничего не просочилось. А в случае суда надо мною — это стало бы сенсацией, на недельку — для всех. Так что простите за откровенность, меня устраивает то, что широкой общественности известно только то, что убит уважаемый человек. А я для них — всего лишь вдова уважаемого человека, а вовсе не убийца, полжизни прожившая с маньяком. Кто бы поверил, что я не знала? Даже если такой разумный человек как вы — не верит.

— Я вам верю, Александра Аркадьевна. Я просто не понимаю, как…

— Как я могла не замечать? — Она саркастично усмехнулась. — Вы женаты, Андрей Иванович?

— Нет.

— Но вы жили когда-нибудь с кем-нибудь достаточно долго под одной крышей?

— Достаточно долго для чего?

— Для того, чтобы перестать обращать внимание на человека?

— Нет, — улыбнулся он. — Я всегда очень чётко отслеживал именно этот параметр. Как только я переставал обращать внимание на женщину, или она — на меня, — я прекращал совместное проживание.

— Ждёте большой и чистой любви?

— Просто любви, Александра Аркадьевна.

— Тогда вы лучше меня. Меня в союзе с Васильевым устраивало как раз взаимное равнодушие. Мы были слишком увлечены собой, своими делами. Мы оба не хотели детей.

— Но я ещё не встречал людей, у которых роман бы начался со взаимного равнодушия!

— Кто помнит начало романов? Точнее воспоминания у всех, как правило, одни и те же. Понравились друг другу. Я красива, он был хорош собой. Мы оба были, как бы это сказать, эмоционально холодны. Но это вообще проклятие века. Люди довольно давно в массе своей эмоционально холодны. Особенно, если, как и я, как Васильев — начинали свою жизнь в условиях скученности. Я росла в коммуналке. Он — и вовсе поначалу в бараке. В простых семьях. Чтобы не сойти с ума в довольно большой и разношёрстной группе — надо уметь отключать эмоции. А как это ни парадоксально на первый взгляд — за чувства со знаком плюс отвечают те же базовые инстинкты, что контролируют чувства со знаком минус. Отключаешь минус — угасает и плюс. В дружбе и любви значение агрессии столь же велико, как и её значение во вражде и ненависти.

— Но он же был убийцей!

— А кто вам сказал, что он убивал из вражды и ненависти? Он был на них так же неспособен, как к дружбе и любви.

— Так почему же он их убивал?!

— Тот, кто ответит на этот вопрос, избавит мир от серийных убийц. Хотите ещё кофе?

Ещё кофе Беляев не хотел, и Васильева предложила ему коньяка. На коньяк он, чуть поколебавшись, согласился. Они проговорили ещё примерно час. Ему этого хватило, чтобы окончательно убедиться в том, что она действительно ничего не знала. Возможно, о чём-то начала догадываться. Причём — незадолго до убийства Васильева. Это настораживало, ибо не могло быть случайным совпадением. Но довольно часто случается то, чего не может быть. Ибо все эти теории об инстинктах, их смешении, подавлении и связанных с этим поведением — вроде как выглядят верно. Но в мире всё ещё есть и дружба и любовь. Во всяком случае, Беляев очень на это надеялся. То, что он тоже вырос в коммуналке, не мешало ему испытывать тёплые чувства к, например, Степану. Хотя его и бесили многие и многие манеры товарища.

— Митрофанов, — сказал Беляев, поставив пустой бокал на стол.

— Что — Митрофанов?

Васильева переспросила совершенно спокойно. Никак не среагировав на «эффект неожиданности», на который так рассчитывал Беляев.