День выдался серый и промозглый. Такие дни хорошо проводить у печки, за спокойной дружеской беседой с кружкой горячего чая, или ещё чего более горячего. Неплохо и просто поспать, зарывшись с головой под одеяло, или уткнувшись в ароматные, пахнущие ромашкой волосы… Даже почитать непонятную книгу, и то лучше, чем идти по грязи.
Когда разъезжаются ноги. Когда холодная моросящая взвесь стоит в воздухе и дышишь этой водой, и холод проникает в тебя из нутрии. И просачивается сквозь одежду, впитывается телом через поры. И нет от него спасения. Одежда мокрым грузом виснет на тебе, притягивая к земле. Ну, как ту не упасть, не врюхаться в грязь? И поднимаясь, покрытым коркой грязи, не отпустить пару крепких слов в адрес неизвестно чьей матери?
Мы шли нехотя. Я с тревогой думал о том моменте, когда за спиной окажется последний заброшенный дом, а впереди будет только неизвестность. Стоит ли идти? Что ждет нас там? И с каждым шагом я чувствовал это общее настроение, заражался им. Мы искоса все время бросали взгляд на реку. Не появился ли камыш? Нет ли зарослей кувшинок и лилий на воде? Сам я их никогда не видел, но старый Хаймович объяснил, что это такое. И сердце тревожно билось. А вдруг сейчас за поворотом, на излучине реки мелькнет что-то зеленое и придется лезть в холодную темную воду. А на том берегу тебя никто не встретит с полотенцем и теплой печкой. Меня уже била дрожь, когда мы подошли к последнему полу обрушенному дому с покатой крышей поросшей травой. Казалось, он врос в землю. А может, земля поднялась до подоконников? Тем не менее, перекошенные ставни плотно стояли на земле. Как я и предполагал, мы невольно остановились. Женщины откровенно оглядывались назад. Но я уже знал, что бы не случилось, мы не вернемся. Это было предопределено изначально, даже если нам предстоит сгинуть в пути, но мы не повернем.
Только страх неизвестности пугал нас. Время было раннее ближе к полудню и предлога, чтобы оттянуть неизбежное и переночевать в этих развалинах не было. Город обрывался внезапно, слева и справа ещё были видны останки жилья. Но впереди возвышались покатые и частые холмы. Им не было числа и тянулись они кажется до самого горизонта.
Сережка быстро поднялся на ближайший холмик, и крикнул:
— Там дальше ещё дома… И деревьев много!
Все облегченно вздохнули. Да же Хаймович повеселел.
— Это дачный поселок, — пояснил он, — там думаю много фруктовых деревьев..
Перевалившись через холмы, оказавшиеся городской свалкой, мы подошли к маленьким дачным домикам. Деревья и вправду были усыпаны мелкими красными яблочками рыхлыми и сытными. Мы принялись рвать их целыми горстями и рассовывать по карманам.
Дед Моисей радостно описывал, как они полезны для здоровья и полны витаминами особо ценными для кормящих мам и девушек в положении. Девушки принялись энергично уписывать витамины за обе щеки. Вдруг Марта зашлась кашлем и стала отплевываться.
Струйка крови побежала у неё в уголке губ. Я обмер. Мне на миг показалось, что она умирает.
— Что? Что это за горечь? — возмущенно и перепугано вскрикнула Марта.
— Это деточка, называется — Калина. Она всегда горькая. Обычно её собирают после первого морозца. Нынче морозов нет. Но должен честно сказать, что и после мороза она слаще не становилась.
— Дед! Ты можешь быстро сказать, её жрать можно? — Прервал Хаймовича Миша.
— В яблоках много железа, в калине витамина Ц. Что собственно способствует..
— Дед! — Наступил на него Мишка, — Я тебя русским языком спрашиваю! Мы от неё с катушек не слетим, и ласты не склеим?
— Да не бойся ты Миша, она хоть и не мед… И хоть люди и не врут, от неё бывает мрут… Но какие выживают, те до старости живут.
Видя как бледнеет, лицо Марты и Мишки — Ангела, Хаймович не выдержал и гомерически рассмеялся. Просто загнулся от смеха.
— Съедобная она… — выдал он через смех, утирая слезы, — пошутил я…
Обстановка разрядилась. Хотя смеялся только дед. Все как-то осторожнее стали относиться к тому, что висит на ветках, и спрашивать у старого, прежде чем отправить себе в рот.