Проект Повелитель

– Ага! Тебе тоже понравился? Блестит, как зеркало. Наш Гриня такие ковать не умеет.

– Да неудобный же он! Ни шкуру снять, ни мясо разделать.

– Зато махать им можно, как топором, хрен кто подойдет.

– Вот и маши им перед собой, и двигаемся вперед. Вон, кажется, и первый перекресток.

– Рус, я понимаю, что это грех, но давай решим этот вопрос иначе?

Рус на секунду задумался.

– Давай. А вещи?

– Вещи ты понесешь. Мне, как лису, их не унести, – заюлил Коля.

– Вот уж дудки, нашел ишака.

– Я перекидываюсь, а ты тащи. И смотри не отставай.

Николай приуныл, тащить кучу вещей ему не улыбалось.

– Может, все-таки так добежим?

– Бежим-бежим. Трусишка.

– Нашел труса! Да я ядовитых сороконожек голыми руками ловил! Помнишь, что Джокер сказал?

– Он сказал: «Дуракам везет!»

– Сам ты!..

– Под ноги смотри, не отвлекайся! Бежим!

* * *

Мы уже легли спать, а я всё еще слышал неспешное бормотание наших стариков.

Хаймович с Николаевичем сидели у костра и вели беседу. После того как Хаймович налил дяде Леве за знакомство, того развезло не хуже Шустрого. И он выдавал на гора всё, о чем у него не спрашивали. Местами, правда, пытался темнить и отвечать уклончиво, но скорее потому, что сам толком не знал ответа, а признаться гордость не позволяла. Самое главное мы у него узнали. Как и предполагал Хаймович, одеждой дед разжился именно на объекте. И не в казарме, где если что и было, то давно сгнило, а в других загадочных помещениях. Дед пугал нас разными опасностями, судя по всему, как реальными, так и несуществующими.

Но раз он их преодолел, значит, и мы осилим. Тем более что по поводу опасностей у меня было свое мнение. Не думаю, что они сильно отличаются от тех, с какими мы столкнулись в подземных лабораториях.

Впрочем, гадать я не стал. Утро вечера мудренее.

Рассказал он еще много чего интересного. Перекидываться и превращаться в разных зверей, оказывается, они могут все поголовно. Только на эту возможность наложено табу. Почему, непонятно? Те, кто табу нарушает, изгоняются из общины навсегда, и в другую общину жить их тоже не принимают. Вот некоторые изгои и живут в одиночестве, другие сбиваются в стаи, как встреченные нами собаки. И не собаки то вовсе, а ворлоки, как именуют их в народе. Опасней их зверей в лесу нет, потому как мстят они людям за свое изгнание. Об этом я, впрочем, и так уже знал от «своей» стаи.

Была еще одна неожиданность. Углядев на тесаке дедовское клеймо «МХ» – Моисей Хаймович, наш новый знакомец перевел его на свой лад. И поинтересовался, откуда Хаймович взял нож легендарного Мухи. Тут Хаймович и поперхнулся, видать косточка от рыбы не туда попала. Тут и закрутилось! Я думал, они подерутся. Хаймович сроду так не орал, с пеной у рта доказывая, что это он сам ковал, а с Мухой был знаком с пеленок.

Дед Лева обзывал его вруном и ворюгой. У одного нож украл, у другого рыбу, понимаете ли! Муху здесь уже давно никто не видел, лет триста как не видел! «Ого!» – подумали мы. А таких врунов и обманщиков, как Хаймович, лет пятьсот точно никто не видел! И если он действительно свой человек, пусть перекинется хоть волком, хоть сусликом в доказательство! На что Хаймович резонно заметил, что превращение ничего не доказывает. А вот то, что он этого сделать не может, как раз и доказывает, что он и есть человек, поскольку раньше люди такой способности не имели. А также Хаймович продемонстрировал все наши тесаки с клеймами, уверяя, что такого количества ножей у Мухи не было и быть не могло, а подарил он ему как-то один.

В общем, кое-как примирившись, старики скрепили свой мир парой глотков из фляжки, и ссора сама собой устаканилась. Помирившись, деды принялись обсуждать разные вещи, нам не интересные. Первым раззевался Косой и ушел спать, за ним потянулись все остальные. Под мерное бормотание я уснул. Сон навалился разом, придавив меня тяжелой медвежьей лапой.

Снились мне люди. Много людей. Множество людей толпилось перед железными воротами, перед бетонным забором, украшенным колючкой. Такие разношерстные, разномастные. Но было в них нечто общее – горе. Люди потерянные, обезумевшие от горя, со стертыми лицами. Они просили, умоляли и требовали. Они просто хотели жить и выжить. Любыми путями и способами выжить.

Но были и другие – в зеленом камуфляже, защитники ворот и забора. Они стояли на вышках. Бледные осунувшиеся лица, понимающие весь трагизм ситуации. Потерявшие не меньше, чем те, перед оградой. Сочувствующие и сопереживающие. Но у них был приказ не пускать.

Вот полетели первые камни через забор. Из бесконечной вереницы машин, скрывающейся за горизонтом, вы ехало несколько автомобилей, и один из них пошел на таран.

Ворота дрогнули, но выстояли. Морда автомобиля смялась в гармошку. Он разъяренно зашипел, исходя паром, и откатился назад, готовясь к новой атаке. Он считал себя правым и не знал, что у тех, у других, был приказ стрелять. Затрещали автоматы.