Надо к бортнику наведаться, как там у нас с медовухой, подумал он. Не теряя время попусту, староста, любивший предвосхищать события, отправился в путь. Кивнув своей хозяйке, что отправился по делам, он направился к пасеке. Бортник Семен жил на окраине деревни, у большой поляны, поросшей густым разнотравьем. Одуряющий запах цветущих растений теплой волной дыхнул навстречу. Михаил поднял глаза к восходящему красному солнцу. День будет жаркий, подумал он, отгоняя назойливую мошкару сорванной веточкой. Семен сидел на земле, оперев спину на улей и прикрыв глаза. Пчелы сновали вокруг него туда-сюда, казалось и не замечая его присутствия. Некоторые все же садились на него и ползали по голой груди с вьющимися кучерявыми волосами. И не одна же не укусит, с завистью подумал староста. Семен пребывал в своем извечном состоянии – то ли после вчерашнего, то ли уже после сегодняшнего. Сам Семен относился к своей жизни философски. Он утверждал, что его хмельным мама родила. Уговоры и запреты на него не действовали. Меда в общине было с избытком, и даже больше. Вот это «больше» Семен для изготовления хмельного напитка и использовал. Староста сам ему под это дело больших крынок налепил. А теперь иногда в этом раскаивался и все грозился часть горшков перебить. Но на свои творения рука не поднималась.
– Эх, Семен, Семен!.. – с укоризной начал староста. – Опять напился до одури!
– Дури у меня хватает своей, а водку я пью для запаха, – изрек Семен, приоткрыв левый глаз. – Чтобы пчелы не кусали. Они меня за своего держат.
– Я вот что пришел, – приступил к делу Михаил, Александров сын, – как у нас с запасами хмельного?
– Полно. А что? – оживился бортник и попытался встать. Но встать у него не получилось.
И он устало махнул рукой в сторону погреба:
– Сходи сам, утомился я.
Староста покачал головой и, ничего не ответив, пошел к погребу, где в прохладе стояли душистые ароматные крынки с хмельным медом. Возле избы жена Семена, Марфа, стирала детские портки в большой долбленой лохани. И когда он детей делает, если не просыхает? Пьет ведь так, что ни одним членом пошевелить не может. Или все-таки может? Дивились в деревне. Но дети рождались нормальные, здоровые и все как один походили на кузнеца Гришку.
День выдался серый и промозглый. Такие дни хорошо проводить у печки, за спокойной дружеской беседой с кружкой горячего чая или еще чего более горячего. Неплохо и просто поспать, зарывшись с головой под одеяло или уткнувшись в ароматные, пахнущие ромашкой, волосы. Даже почитать непонятную книгу, и то лучше, чем идти по грязи. Когда разъезжаются ноги. Когда холодная моросящая взвесь стоит в воздухе, и дышишь этой водой, и холод проникает в тебя изнутри. И просачивается сквозь одежду, пронизывает через поры. И нет от него спасения. Одежда мокрым грузом виснет на тебе, притягивая к земле. Ну как тут не упасть, не урюхаться в грязь? И, поднимаясь, покрывшись коркой грязи, как не отпустить пару крепких слов в адрес неизвестно чьей матери?
Мы шли нехотя. Я с тревогой думал о том моменте, когда за спиной окажется последний заброшенный дом, а впереди будет только неизвестность. Стоит ли идти? Что ждет нас там? И с каждым шагом я все сильнее чувствовал это общее настроение, заражался им.