Проект «Средний палец». Радикальное решение для тех, кто задолбался

Внести «внутрь» значило поставить все в мою спальню, которую мама превратила в миниатюрную теплицу. Там она собрала настоящую коллекцию саженцев; под лампами для рассады, окруженные отражателями из фольги, поднимались из белых пластиковых стаканчиков нежные ростки, распределенные по сортам. Там можно было увидеть «биг биф» и «большого мальчика», «большого гнома» и «раннюю девочку» – и не перепутайте их с «любимчиком», «лучшим мальчиком», «большим папой» и «дьяволом Джерси». Иногда мама бралась выращивать такие сорта, как «сладкая малышка», «длинный Том», «бифмастер», «розовый фунтовый» (этот я особенно любила), но только если ей хватало на это сил. Кто бы мог подумать, что ботанические названия могут быть такими сомнительными?

Каждый день мама совершала обязательный обход и ухаживала за своими помидорами, как за детьми. Если бы можно было завидовать растениям, я завидовала бы. Но вовсе не потому, что помидорам доставалось больше внимания, чем мне, – просто мама могла позаботиться о них так, как не могла обо мне: она защищала их.

Ничего, кроме этих помидоров, у нее не было, так что я не жаловалась из-за занятой спальни. Обычно я складывала одеяла друг на друга, как слои лазаньи, и устраивалась на полу в гостиной. Все равно я всегда вставала первая. И каждое утро приносила маме кофе в постель – растворимый Maxwell House, две ложки, – с тех пор как мне исполнилось восемь.

– Проснись и пой, Мамла, – пела я. Такое у нее было прозвище, хотя я и не помню, откуда оно взялось. Я подавала маме кофе, а она медленно открывала глаза и вытирала с лица корочки, образовавшиеся за ночь, – последствия приема очередных успокоительных. Или антидепрессантов. Каждый раз было либо то, либо другое. Иногда все вместе.

– Чертовы таблетки, – неизменно бормотала она. – От этих так клонит в сон. – Мама хотела мне напомнить, что она не ленивая, что наше печальное финансовое положение не ее вина и она хорошая мать, несмотря на то что роль матери выполняла я.

– Я не могу пойти к стоматологу, это будет так унизительно, – сказала она с обреченным видом, когда я сообщила, что записала ее на прием.

– Мам, все в порядке, он видит одно и то же каждый день. Это же его работа.

– Я не могу, Эш. Я действительно не уверена, что смогу пойти, – ответила она.

– Да это же просто зубы, мам. Все в порядке.

Но для нее это были не просто зубы. Для нее это была целая вечность тревог и переживаний, отраженная, как в летописи, в карточке стоматолога.

Должна признаться, я не приняла всерьез мамины жалобы, когда она впервые упомянула о боли в ногах. Я предпочитала думать, что ей просто нравится роль жертвы. Я считала, что ее здоровью, по крайней мере в ближайшие десять лет, ничего не грозит. Она, конечно, безбожно курила, поглощала в огромных количествах салями и сыр проволоне – как какая-нибудь итальянка, – но я неизменно игнорировала все ее «болит» и «ноет», пока не обратила внимание на существенную перемену в ее привычках.

Она перестала поливать помидоры.

Сначала она возвращалась из своего сада раньше обычного, утверждая, что выжата как лимон. Затем намного больше времени стала проводить в доме, чем на улице, а спустя три недели и вовсе прекратила выходить. Тогда она уже не просто уставала – она еле-еле передвигалась.

Она часто плакала от ужасной боли, причиной которой называла невыносимый холод, буквально сковывающий ее ноги. Ей казалось, будто ноги постоянно находятся в ведре, наполненном кубиками льда. Я сидела на ее постели, разминала ладонями пальцы на ее ногах, помогала натянуть три пары теплых шерстяных носков и вязаные тапочки. Она едва находила в себе силы доковылять до ванной, а вскоре уже и одеваться сама перестала. Для меня это было самым ужасным в ее болезни – она теперь нуждалась во мне еще больше. Но сильнее всего я злилась на нее из-за того, что она умирала.

– Эш, – прошептала она как-то утром, когда я собиралась на работу. – Ты не могла бы… полить помидоры… для меня? Им не помешало бы… хорошенько попить.

– Прости, – бросила я, перекидывая через плечо ремешок сумочки. – Если ты недостаточно здорова, чтобы заботиться о своем саде, возможно, стоит отказаться от него.

Ее глаза наполнились слезами. Она повернулась на подушке так, чтобы я этого не увидела. Ни о каких других словах в своей жизни я не сожалела так сильно, как об этих.

Дело в том, что я принимала приближающуюся смерть матери на свой счет. Как будто она специально делала это – чтобы держать меня при себе, чтобы больше от меня зависеть, вернуть меня обратно. Я знаю, все это не поддается никакой логике, но девчонку, которая всю свою жизнь стремилась вырваться из трейлер-парка, все происходящее тогда ужасно раздражало. Если мама собиралась позволить себе умереть, то я собиралась позволить умереть ее помидорам. Око за око. «Надеюсь, наблюдение за их гибелью причиняет тебе столько же боли, сколько ты причиняешь мне».