Я смотрю ему вслед, совершенно не понимая что происходит, и вдруг начинаю чувствовать, что кто-то смотрит на меня… Это случается так же, как в тот раз на поле со снайпером. Я медленно поворачиваю голову и от неожиданности подскакиваю на сиденье: через стекло водительской двери на меня смотрит измазанная в масле бородатая и волосатая рожа с жутким бельмом на левом глазу. У меня даже сбивается дыхание. Его лоб изрезан глубокими морщинами, волосы почти все седые, а единственный глаз выпучен и разглядывает меня.
– Дьявол! – вскрикиваю я. Старик берётся за ручку водительской двери и открывает её:
– Что расселся? – голос у него сиплый и грубый, – Думаешь, я буду их выгружать?
Я смотрю на него в полной растерянности. Потом поворачиваюсь туда, где недавно орал Буров. Его не видно за кучами хлама, но ругательства долетают из дальней части ангара. Я выхожу из машины и захлопываю дверь. Дед уже копошиться с задними дверями.
– Вот шалопаи, – кряхтит он. Двери, как будто отвечая на его слова, открываются со скрежетом и скрипом, – Машину попортили! – он гладит грязной морщинистой рукой вмятины оставшиеся от пуль. Потом внезапно опять поднимает свой единственный глаз на меня:
– Свежие! Только что в тебя стреляли?
Я молча киваю.
– Страшно?
Я совсем не ожидаю этого вопроса. Но, взглянув в его глаз, сразу вспоминаю тот адреналин, тремор в руках на мокром руле, и жар, и пульсацию в голове…
– Да… страшно…
Дед кивает и отворачивается. Он просовывает руку в салон и вытягивает оттуда один баллон:
– Это хорошо… – старик закидывает чёрную железяку на плечо с такой лёгкостью, будто это не тридцати килограммовый кусок металла, а пенопластовый муляж и тянет руку за вторым.
– Что хорошо?
– Хорошо, что страшно… – он берёт второй баллон под мышку и идёт к одной из куч.
Я тоже ныряю в салон, чтобы помочь. Может они просто пустые? И потому лёгкие. Нет. Я хватаю один за вентиль и понимаю, что баллоны наполнены под завязку. Килограмм по сорок каждый. Хватаю один и тащу за дедом. В это время к нам снова начинает приближаться орущий Буров:
– Так вот ты где, скотина! Почему не откликаешься? А?
Дед кладёт один баллон в кучу, а другой берёт двумя руками и поворачивается к сержанту. Тот ускоряя шаг идёт навстречу одноглазому:
– Ты чего не отвечаешь мне?
Дед поднимает баллон над головой двумя руками как дубину:
– Ну иди сюда, родимый… я тебе как в тот раз железкой по харе съездю и успокоишься…
Буров внезапно останавливается, будто нарвавшись на какое-то невидимое препятствие, и стоит секунду в раздумьях.
– Вот и славно, – продолжает дед, – Иди своими делами займись… небось не всех кошек ещё повесил? Да и майор наверняка просил зайти, а?
Сержант вдруг снова начинает хихикать как помешанный. Потом смотрит на меня:
– Майор просил зайти к нему.
Он подмигивает, разворачивается и, насвистывая, идёт к воротам. Я смотрю на деда. Он бросает баллон в кучу и впивается в меня своим единственным глазом. Смотрит секунду и снова идёт к машине.
– А ты не такой, как они… – неожиданно говорит он, сделав пару ходок молча, – Ты вообще армейский?
У меня от таскания тяжестей в таком темпе совсем сбилось дыхание. Я даже и не думаю врать.
– Нет. Случайно здесь.
– Смертник, значит… – старик сбрасывает сразу два баллона в кучу и снова смотрит на меня в упор.
– Почему смертник?
– Потому что дрянь эту возишь, – он пихает ногой один из баллонов, – Потому что в ЗБОМ ездишь… на такую работу или орков ставят или смертников.
– Каких орков? Какую дрянь? Вы о чём вообще?
– Видел придурка этого? – дед кивает в сторону ворот, за которыми скрылся Буров, – Он из орков… как и те двое, что до тебя ездили…
– Откинулись они оба…
– Знамо дело, – кивает дед, – Орки долго не живут…
– Почему орки? Что это значит?
– Потому что ОРК – правительственная программа подготовки убийц и вредителей. Они, кончено, до сих пор не признают, что это их детище…
– Это аббревиатура? Как расшифровывается?
– Никто не знает точно. Некоторые говорят, что Отдел Рецидива Кадров, другие – Опыт Разрушения Карнации. Мне кажется, что и то и другое выдумки.
Я не знаю, что ответить, поэтому ещё пару ходок мы делаем молча.
– Эта программа, говорят, уже лет тридцать существует, – неожиданно продолжает старик, – Дескать, ещё в эпоху соц сетей Им стало ясно, что воспитательно-вербовочную работу можно и нужно проводить там, где тусуется молодёжь. Они создавали соц инкубаторы – что-то типа игр в реальности. Туда активно привлекали неуравновешенных детей, проблемных подростков и всё такое…
– А… чего добивались-то?
– Создавали вот таких вот бойцов – глухих к чужой боли, но послушных приказам. Там была создана целая система роста ребёнка в структуре за счёт подчинения и исполнения приказов. Был вот мальчишка, которого не понимали в семье и в школе, а тут у него появляются старшие друзья в соц сети. И понимают они его, и хорошо относятся и предлагают игру – выполни задание, получишь статус, принятие, уважение. Так шаг за шагом его превращают в… да что там…
– Во что превращают?