Проект «Тревожные Небеса»

Я поднимаю на него заинтересованный взгляд.

– Так вот, ты везучий, похоже… – он снова морщится и нервно затягивается, – А раз везучий, то может и сгоняешь раза три на Полигон. А потом получишь то, что обещал тебе Сергеев и больше ни за что на свете не соглашайся на это. Ни за что! Обещаешь?

Его вопросительный взгляд сверлит моё лицо секунд пять, а потом… как будто обессилев сползает ниже, ниже и вот он уже смотрит на сигарету в своей руке.

– Я не хочу там подохнуть, – отвечаю ему, – Мне бы своих вытащить из плохой ситуации. И тогда всё.

– Молодец, Мохов. Ты хороший солдат. Наш.

Он снова сминает в пепельнице сигарету, импульсивно и немножко дико:

– Людей я тебе не дам – даже не надейся. Оружие – получишь, машину – без проблем, но справляйся сам.

– Спасибо, товарищ майор.

– Спасибо… да не за что, Мохов! – он берёт трубку старого чёрного телефона, подносит её к уху и набирает на вращающемся диске две цифры. Гудки из трубки такие громкие, что даже сидя в двух метрах от неё, я их прекрасно слышу.

– Да! – раздаётся из трубки.

– Сидрыч, зайди ко мне, забери Мохова. С ногой у него что-то.

– Ща зайду, – отвечает трубка.

– И потом ему машину и оружие, помоги, будь другом.

– Ладно, – бухтит Сидрыч.

Раздаются короткие гудки. Майор со звоном кладёт трубку на аппарат и складывает руки замком, глядя на меня в упор… В этой неудобной нелепой паузе проходит секунд пятнадцать. Затем он, как бы снова очнувшись, берёт со стола конверт и протягивает мне:

– Чуть не забыл. Корреспонденция.

Я встаю и принимаю конверт из его рук.

«Склад ЗБОМ. Начальнику склада Иванову. От С. В. Гурова»

Я только хочу ответить, что всё доставлю, как открывается дверь и из коридора в неё просовывается осунувшееся старческое лицо:

– Которого забрать то?

– Сидрыч, вот этого. Рядовой Мохов. Нормальный мужик – наш.

Сморщенный пережиток прошлых эпох, просунувшийся в приоткрытую дверь, бесцеремонно оглядывает меня с головы до ног. Потом, как будто разочаровавшись, чмокает губами и, горестно качая головой, снова исчезает за дверью:

– Идём со мной, рядовой Мохов, – раздаётся уже из коридора.

Я коротко киваю майору Гурову и направляюсь за старым Сидрычем. На вид этому сгорбленному и сморщенному старику лет девяносто – не меньше. Но по коридору он бежит очень даже бодро. Вышагивая в таком темпе, замечаю, что нога снова начинает ныть и пульсировать при каждом шаге.

Старик ныряет в одну из дверей, я захожу за ним. Сильный медицинский запах резко ударяет в нос. Я снова удивляюсь тому, что оснащение тут сильно хуже, чем в «Убежище 32».

– Садись, рассказывай, Мохов.

Я опускаюсь на кушетку.

– Нога прострелена. В «Убежище 32» мне…

– Нет у меня того, что тебе в убежище кололи, – перебивает он, – Мы тут обходимся малым.

– А что мне там кололи?

– Да есть у них дрянь какая-то, которая специально для орков – и боль снимает, и тонизирует. Не знаю что это. Я не провизор тебе.

– Поня… – я не успеваю ответить. Он резко разворачивается, в один прыжок оказывается возле меня и двумя руками отодвигает мои нижние веки.

– Точно. Его тебе кололи. Не так давно. Жар был? Тошнило?

– Да… – я вспоминаю как было жарко, когда я только приехал в «Технопарк» и в меня тыкал автоматом Буров.

– Хорошо. Скоро выйдет. Я могу тебе парацетамол дать. Морфий даже не проси.

Он снова отходит и пропадает в соседнем кабинете. Оттуда слышно журчание воды. Через полминуты он возвращается в маске и перчатках:

– Снимай штаны – перевяжу ногу и пару уколов сделаю.

Я раздеваюсь и укладываюсь на кушетку. Сидрыч подкатывает ко мне ржавый столик на колёсиках покрытый выстиранным вафельным полотенцем с выложенными на нём инструментами. В моей голове всплывают воспоминания о стоматологиях моего детства. В животе начинает биться тревожный мотылёк.

– Лежи, не дёргайся, рядовой, – скрипит надо мной Сидрыч, видимо, заметив мой страх. Он берёт со столика ёмкость с прозрачной жидкостью и обильно поливает повязку. Она начинает шипеть. Я усилием воли отвожу взгляд и упираюсь глазами в серую стену с подтёками краски. Они такие крупные, рельефные… как восковые слёзы на свече. Я слышу треск разрезаемого бинта. Ожидание боли хуже самой боли. Я чувствую, как жутко напряжено всё моё тело. Звон инструмента. Подтёки краски на стене похожи на подтёки воска. Я вспоминаю свечу, её тёплое пламя, Сашу, которая со слезами перевязывает мою ногу.

Дышать со свечой. Вдох. Выдох. Вдох. Ай! Я поворачиваю голову. Сидрыч вогнал иглу в мою ногу и медленно вводит раствор.

– Терпи, рядовой… рана хорошая, уже на поправку. Как на собаке на тебе заживает.

Спасибо на добром слове. Как на собаке… Снова отворачиваюсь к стене и изучаю серые подтёки. Всё внимание на них, чтобы не думать о боли. Чтобы не ждать того момента, когда он полезет в рану и…

– Всё боец! Ты полежи минут десять – пока лекарство начнёт действовать. А потом перевяжу и свободен.

Я с удивлением поворачиваюсь на врача. Он уже уходит в другую комнату. Я смотрю в крашенный потолок. Целых десять минут. Медленно закрываю глаза.

Глава 17