Леон больше не упрашивал двигаться собственное тело, а кинулся бежать, не глядя. Он до сих пор не чувствовал ног, даже землю под собой. Всё, что им сейчас двигало – инстинкт самосохранения, желание спасти свою незаурядную жизнь, которая вот так просто могла оборваться из-за воли случая. Не в том месте, не в то время. Если бы он вышел на пять минут раньше, то, может, успел бы пройти мимо, не став свидетелем безжалостного убийства. Если бы он только остался у Тревиса, то ему бы не пришлось бежать сломя голову.
Казалось, что дорога удлинялась, как и фатально сужалась. Точно ночь была пособницей серийного убийцы. Леон оглянулся: убийца гнался следом за ним. Впереди стояли пустые коробки с глубоко набитыми мусором мешками. Бёрк налетел на них, откинув в сторону, как щит, перевернулся через хлам, умудрившись приземлиться на ноги. Потрошитель налетел на них, распластавшись на животе, зарычал как зверь, которого дразнят, и ринулся с новой прытью и небывалой скоростью.
Сколько бы Леон не пытался закричать о помощи, связки сжались так же, как недавно отказавшееся двигаться тело. Он смог издать только рык, когда острая сталь вонзилась в плечо. Адреналин оглушил, затуманил рассудок, приказывая выжить, и Леон успел увернуться от выпада руки, что лезвием когтей прошлась по металлической двери, оставив после себя глубокие борозды. Бёрк замер в нескольких дюймах от острой стали, что резала плоть, словно масло. Он понял это, почувствовав острую боль на щеке – его снова задели. Потрошитель наносил попеременные удары то когтями, но ножом, оставив последним полосу на выставленных щитом предплечьях. Острая боль полосовала, но не приносила смерти. Взволнованный убийца, не ждавший незваного гостя, не поспевал за юрким юношей, уворачивающимся от атак как от плети. Движения его были медленные и размашистые, словно он был не в силах совладать с собственным телом. А сталь целилась в одно единственное место – горло. Смекнув это, Леон прикрыл шею рукой, втянул голову в плечи, как нахохлившийся птенец. Они достигли конца ряда, впереди – панциревая сетка. Открытая дверь приглашающе предлагала покинуть склад. Не помня себя, Леон ударил убийцу ногой под дых, тем самым приняв новый удар ножом по руке. Вывернулся и прыжком настиг дверь, на которой повис всем телом и потянул на себя, закрывшись как щитом. В узкие просветы вонзились когти и нож, кончик которого застыл в нескольких дюймах от дрожавшего карего глаза. Леон медленно расцепил пальцы от металлической сетки. Потрошитель извивался и дёргался, как рыба, пойманная в сети рыболова. Нож и когти застряли в сетке.
По спине бежал холодный пот, рыжие пряди прилипли, очертив бледное влажное лицо. Леон снова пятился назад, жалко выставив перед собой руки, будто взывая: «Стой там, стой на месте». Потрошитель отпустил нож и попытался вырвать руку с застрявшими наконечниками. И осознав верх вероломства несостоявшейся жертвы, издал нечеловеческий рёв, как животное, которому на живую вспороли брюхо. Так кричать не был способен ни один человек. Только монстр, угодивший в человеческий капкан. Он бил ногой по сетке, не прекращая поверженного крика.
И под этот побеждённый клич Леон пустился в спасительный бег, оставив Потрошителя позади, где он растворился в чернильной тьме.
Он не чувствовал времени, боли, не ощущал самого себя. Весь он обратился в бегство, в чувство освобождения и сладости принадлежащей ему жизни. Леон жил, только сейчас, в эту минуту. Почувствовал себя живым, столкнувшись со смертью, у которой не было косы и которая не была костлява.
Он выжил, и ноги его несли по мышечной памяти другой, людной дорогой к дому. Ночь отступала, заливая небо алым рассветом, как в насмешку, олицетворяя этот день с кровью.
Словно из пасти хищного зверя Леон вырвался к жизни, проскочив между острыми зубами к свету рождающегося нового дня. К жизни. К свободе.
Он хотел жить.
Теперь он познал, что не хозяин собственной жизни. Ценность его жизни не отличалась от любого прохожего. Никто не застрахован от смерти.
На подкашивающихся ногах Леон привалился к стене дома, упёр руки в колени и жадно глотал воздух ртом. Из носа текло, желудок выворачивался наизнанку, липкий пот послужил клеем между телом и одеждой, которую хотелось оторвать как корку от раны. Желудок свело кинжальной больной. Круто развернувшись, Леон оперся рукой о холодный бетон и, согнувшись пополам, опорожнил желудок. Его трясло, пот вперемешку со слезами градом стекал с лица, капая на асфальт. Немного отдышавшись, Леон разогнулся и бросился в подъезд, по лестнице на второй этаж. Добрался до своей квартиры, пальцы дрожали как в лихорадке, и не с первой попытки он попал в замочную скважину ключом. Запер дверь на все замки, подвинул тумбу, забаррикадировав вход, и в беспамятстве вошёл на кухню, на уровне самосознания думая о первой медицинской помощи и поиске аптечки. Ноги подкосились, и Леон рухнул на пол, потеряв сознание.
Глава 2. Тьма