Проект 'Ватикан'

Один из просмотренных им кристаллов очень удивил Джейсона. Он находился внутри сознания одного из обитателей странного мира, именно внутри сознания, но пережитое им было за границами человеческого понимания. Он видел, - хотя, трезво размышляя, не мог с уверенностью сказать даже самому себе, что именно №видел¤, - так вот, он побывал в мире графиков и уравнений - то есть ему показалось, что это были графики и уравнения, однако знаки и символы, из которых они были составлены, не имели ничего общего с принятыми в мире людей. Все было так, будто он находился внутри некой трехмерной школьной доски, а значки и символы окружали его, заполняли все пространство вокруг. На какое-то мгновение ему показалось, что он сам или то существо, которым он был там, было уравнением.

Он мучительно искал ответа, объяснения, пытался осторожно, мягко ощупать сознание, в которое проник, но ответа не получил. Либо это загадочное существо не догадывалось о его присутствии, либо... Самого существу, по всей вероятности, было понятно то, что оно видит, наверное, оно даже каким-то образом общалось, взаимодействовало с другими графиками и уравнениями. Но даже если это было так, Теннисон все равно ничего не понял. Мучился - и тонул в океане непонимания, неизвестности.

Но не оставлял попыток понять: он оставался в этом мире, стараясь ухватиться хоть за какой-то оттенок смысла, чтобы оттолкнуться от этого и начать хоть что-то понимать... Но все было без толку. Когда запись на кристалле окончилась и Теннисон вернулся в привычный мир, он знал ровно столько, сколько до начала просмотра. Не двигаясь, он сидел в просмотровом кресле.

- Нечто совсем особенное, не правда ли? - наклонился к нему робот-депозитор.

Теннисон протер глаза руками. До сих пор перед глазами мелькали значки и символы.

- Угу, - кивнул он. - А что это было?

- Сэр, мы сами не знаем.

- Зачем тогда нужно было находить это, давать мне смотреть?

- Может, Ватикан знает, - предположил робот. - В Ватикане много знают. Они умеют понимать такие вещи.

- Ну что ж, искренне надеюсь, - вздохнул Теннисон, поднимаясь с кресла. - На сегодня с меня хватит. Завтра можно зайти?

- Ну конечно, сэр. Заходите завтра. В любое удобное для вас время.

Назавтра он попал в осеннюю страну... Ничего особенного - место как место. На этот раз было такое впечатление, что он свободен и не проник ни в чье сознание - просто сам был там, сам по себе. Вспоминая потом о своем путешествии, он не мог судить со всей ответственностью, действительно ли он где-то побывал, но ощущение реальности пережитого не покидало его. Теннисон мог поклясться, что слышал потрескивание и шорох сухих сучьев и опавшей листвы под ногами, вдыхал терпкий, как вино, запах осенних костров, перезрелых яблок, последних, случайных, задержавшихся на голых ветвях, ощущал прикосновение первых заморозков к жухлой листве. Слышал - или ему казалось, что слышал, хруст желтой стерни под ногами, мягкий стук орешков, падавших на землю, внезапный, далекий посвист крыльев улетавшей на юг стаи невидимых птиц, нежные, свежие трели крошечного ручейка, несущего на своей поверхности тяжкий груз опавших листьев. А еще были цвета - в этом он был просто уверен - золотые монетки листьев орешника, лимонная желтизна осин, красные как кровь сахарные клены, шоколадно-коричневые дубы... Над всем этим царило горько-сладкое ощущение осени, великолепие умирающего года, когда окончены все труды и провозглашено начало времени покоя и отдыха.

Ему было легко и покойно, он с радостью и готовностью погрузился в этот мир. Взбирался на холмы, спускался с них, шел берегом извилистого ручейка, останавливался и любовался багрянцем и золотом осенних лесов, поражался тому, как великолепен контраст желтизны деревьев и синевы небес. Удивительный покой сходил в его сердце. Краткий покой, наступающий в душе в самом конце жаркого лета, порядок и равновесие, царящие в ней, покуда ее не скуют холода близкой зимы. Время отдохновения, размышлений, залечивания старых ран и забывания о них и о тех превратностях судьбы, которые нанесли душе эти раны...

Потом, вспоминая об осенней стране, он сказал себе, что это - его собственный Рай. Не высоченные сверкающие башни, не величественная широкая лестница, не пение торжественных фанфар - не то, что привиделось Мэри, но это был настоящий Рай - спокойный, мирный осенний день, клонившийся к вечеру, опустившийся на землю, уставшую от изнурительного зноя лета, от долгого пути по пыльным дорогам.

Погруженный в собственные впечатления, он ушел в тот день из депозитория, обменявшись лишь самыми формальными фразами с роботом-депозитором. Вернувшись к себе, он попытался мысленно вернуться в осеннюю страну, но, увы, добился только того, что ощутил всю эфемерность, призрачность ее существования...

В этот вечер он сказал Джилл: