Проект "Вавилон"

— Хорошо. Давайте я расскажу вам о моей Франции. И пусть при этом я буду казаться вам смотрящим назад. — Он начал ходить по комнате. — Вы, мой дорогой месье Мишо, хотите объединить Европу, хотите получить власть над ней, противопоставить себя остальному миру. «В единстве наша сила» — вот ваш девиз. Но вы не понимаете при этом, что таким образом наступаете на самую больную мозоль нашего времени. Скажите: почему снова и снова возникают стычки на Балканах, в бывшем Советском Союзе или на Ближнем Востоке? Нет, не потому, что люди хотят единства, а наоборот, потому что они боятся потерять свою национальную самостоятельность.

Президент Мишо облокотился на спинку кресла, сложил руки замком и оперся о них подбородком. Пока Ларош расхаживал по комнате и говорил, сильно жестикулируя, он внимательно слушал.

— Посмотрите на сегодняшнюю Францию: безработица, проблема мигрантов, мы отстаем в техническом развитии, на мировом рынке мы уже не имеем никакого веса. И если вдруг мы выступаем «против» чего-либо, то нас игнорируют. С политической точки зрения даже Швейцария и та вызывает большее уважение.

Президент хотел было что-то возразить, но Ларош поднял руку:

— Знаю, что преувеличиваю. Но теперь вы взгляните назад. Что сделали с нами паписты? Они положили нас на обе лопатки. Еще хорошо, что американцы помогли нам в Нормандии, не так ли? Да и раньше бывало точно так же. Вспомните первую мировую или Столетнюю войну. Десять тысяч погибших — и это только в одной битве при Азинкуре.[32] А в те годы еще и речи не было об оружии массового поражения. Тогда англичане пролили нашу кровь! Целое поколение аристократии и рыцарей было уничтожено в один день. Что стало с гордой, величественной Францией? Что стало с империей Карла Великого? Что стало с наследниками Меровингов? Какую силу имела империя франков тогда! После падения Рима мы были политическим и духовным центром всего Старого Света на протяжении сотен лет. А теперь я подошел к моей мечте. Вы правы. Меня интересует нечто большее, нежели работа в области национального самосознания Франции. Я не хочу бросить свою страну в огромный плавильный котел общих взглядов и превратить ее в бесформенную, бессмысленную кашу. Мне хочется напомнить Франции о ее корнях и добиться того, чтобы она заняла свое место, дарованное ей Богом.

Жан-Батист вошел в раж. Сейчас он производил впечатление миссионера — догматичного и радикального. Но то, что он обладал харизмой, не стал бы оспаривать никто. Он мог убеждать людей при помощи совершенно особенного воодушевления — честного и идущего от сердца.

— Вот что люди чувствуют в этой стране! Однажды мы были избранным народом. И дело совсем не в безработице. Дело в попранном величии, в утрате Божьей милости.

— Утрата Божьей милости? Я и не подозревал, что вы настолько верующий человек, месье Ларош.

— Вы не понимаете всей серьезности ситуации, месье Мишо. Один тот факт, что миллионы французов чувствуют эту утрату, делает совершенно неважным то, верующий я или нет. Но я действительно верующий. И даже намного сильнее, чем вы это можете себе представить.

— Значит ли это, что ваша партия является лидером в кампании по возвращению веры?

— Вы спрашивали меня о моем личном интересе. И я усомнился в том, сможете ли вы это понять. Но раз уж мы зашли так далеко, то да, черт возьми, вы правы. Идея в том, чтобы дать Франции мессию, если хотите. Настоящего наследника королевской крови, который сможет вернуть стране Божью милость и возродить ее право на господство.

Президент медленно выдохнул. Разговор принял неожиданный оборот. Жан-Батист Ларош был слишком умен, и Мишо никак не мог представить себе его религиозным фанатиком, которого к тому же поддерживают промышленники. Пусть даже промышленники — его родственники. Но именно поэтому трудно предположить, что только его безумные проповеди о милости Божьей привели к такому успеху. Его явно поддерживал кто-то еще, соглашался с ним и даже превратил его в верующего человека.

— И этот мессия, — нерешительно начал президент, — это вы?

— Да, — Жан-Батист встал прямо напротив президента, его триумфальное настроение вернулось, — да, я и есть тот мессия. И те, кто поддерживает меня, хорошо об этом знают. И вы ничего не сможете с этим поделать. Но если вы убьете меня, то будете жестоко за это наказаны. Потому что я истинный наследник королевской крови!

9 мая, лес в Сен-Пьер-дю-Буа.

Фернанд Левазье припарковал автомобиль на обочине насыпной дороги, которая сразу же за хижиной лесничего уходила в гору. Отсюда пешком приблизительно за полчаса можно было добраться до другого конца забора, который исследователи воздвигли вокруг горы. Лесничий не знал точно, где мог находиться этот забор, если с этой стороны горы он вообще был. Эту сторону горы он знал очень хорошо. Здесь была отвесная скала, что делало возведение ограждения совершенно ненужным. Зато на утес можно было взобраться, а следовательно, пробраться на огороженную территорию и разгадать загадку ученых. Именно на это и рассчитывал лесничий.