Проект "Вервольф"

Чуть позже послышался тихий скрежет, будто кто-то осторожно вёл камнем по стеклу, что-то негромко хлопнуло, и в воздухе резко запахло лекарствами. Чьи-то нежные пальчики взяли меня за руку. Я открыл глаза, увидел расплывающееся светлое пятно. Постепенно зрение обрело резкость. Пятно превратилось в миловидную брюнетку в белом халате и шапочке с красным крестом. В руке она держала шприц. Брызнула серебристая струйка, медсестра вставила шприц в закреплённый полосками пластыря катетер на моей руке, надавила на поршень.

Пока она держала иглу в пластиковой воронке, стараясь, чтобы все миллилитры попали в меня, я ворочал головой, осматривая больничную палату. Ничего необычного: стандартная одноместная комната с люстрой-плафоном посреди потолка, бело-зелёные стены, пружинная койка с тумбочкой в изголовье с одной стороны и кардиомонитором с другой. Так вот что, значит, я принял за будильник. Интересно, как бы я стал его в стену бросать, если бы дотянулся?

От прибора к датчику на моём пальце тянулся тонкий проводок. Я случайно стряхнул клипсу. Зелёный зигзаг на экране сразу превратился в сплошную линию, а монитор противно запищал.

— Перестаньте! — строго сказала медсестра, хмуро сдвинув брови.

И куда исчезла её ангельская улыбка?

Она достала иглу из катетера, бросила шприц в пластиковый поддон на тумбочке, вернула прищепку на палец. Кардиомонитор сразу успокоился, по экрану снова поплыли загогулины, а из динамиков донеслось привычное попискивание.

Сердце мерно колотилось, разнося лекарство по телу. Я чувствовал нарастающее умиротворение и необычайную лёгкость. В голове прояснилось. Ощущения были такие, словно в хмурый день неожиданно расползлись тучи, и на небе появилось лучистое солнышко. Мне казалось: ещё немного, и я поднимусь над кроватью, буду парить в тёплых широких лучах, что падали на исшарканный линолеум сквозь повёрнутые боком ленты вертикальных жалюзи.

— Вам надо отдохнуть, — сказала сестра, погладив меня по руке. Она уже не хмурилась, и от этого её лицо выглядело намного приятнее. — Вечером придут ваши друзья, доктор разрешил впустить их в палату реанимации.

Реанимации? О чём это она? Что произошло?

Я хотел задать ей эти и другие вопросы — их много вертелось на языке — но дрёма снова завладела мной, и я провалился в трясину глубокого сна.

Меня разбудили приглушённые голоса. Кто-то шептался, топчась возле кровати. В коридоре раздались тяжёлые шаги, скрипнула дверь, и густой бас грянул весенним громом:

— Ну, как он там?

На гостя зашикали, зашипели, как змеи, спинка кровати дрогнула, и один из визитёров сдавленно взвыл, видно, ударился рукой, когда отмахивался от балагура.

Справа зашуршали одежды, я ощутил лёгкий ускользающий аромат, шелковистые пахнущие медвяным лугом волосы приятно защекотали лицо. По щеке скользнула волна тёплого дыхания, и мягкие губы, почти касаясь уха, прошептали:

— Просыпайся, соня.

Я открыл глаза. У кровати стоит Светка, шуршит надетыми на туфли бахилами. Одноразовый берет из голубого спанбонда с трудом держится на копне каштановых волос. Ещё бы! Такую гриву закрыть — парашюта не хватит. И завлекалочки спиральками по бокам висят, типа, места под шапочкой не хватило. А она ещё их на пальчик намотала, чтоб завитушек побольше было. Чертовка!

Накинутый на плечи халат наполовину скрыл фиалковое платье вроде греческой тоги. Всё такое струящееся, с ниспадающими складками. Красивое! Я подарил его на день рождения в прошлом году. Сколько восторгов, сколько радости тогда было! А визгу-то, визгу! Наверное, весь дом в тот день на ушах стоял.

До сих пор помню, как Света крутилась перед зеркалом, разглаживая бант в виде лилии на левом плече. Изогнётся вся, ножку выставит, а разрез длинный до верхней трети бедра. Ммм! Афродита!

— Здорово, Саня!

— Привет!

— Ну ты напугал нас, старик!

Ребята по очереди подходят ко мне, жмут руку, хлопают по плечу. А у дверей топчется тот самый шумный гость. Петрович. Я его помню, мы с ним на раскопках в местах боёв Великой войны познакомились.

Я прошу парней помочь мне сесть. Но они смущённо отнекиваются, говорят, доктор, запретил мне двигаться в ближайшее время. Мол, я перенёс сложную операцию и пока мне лучше полежать спокойно.

Я протестую, пытаюсь пошевелиться, но, оказывается, это сделать не так-то просто. Правая нога не двигается совсем, что-то сжало её со всех сторон. Гипс? Грудь сдавила тугая повязка, правая рука согнута и прибинтована к телу. Голова перевязана, я чувствую это, как и тесёмочный бантик под подбородком.

Парни рассаживаются по бокам кровати, Петрович навалился на хромированную дугу спинки. Света на почётном месте рядом со мной. Я беру её за руку, спрашиваю: как здесь оказался? Отвечают разом, наперебой. Громче всех басит Петрович. Ласково прошу всех заткнуться.

— Свет, давай ты первая. Мне так проще будет.

Светлана вздыхает, одной рукой сильнее сжимает мои пальцы, второй размазывает тушь под глазами.

Странно, никогда не видел, чтоб она плакала.