Потеряв к нему всяческий интерес, я стал глазеть по сторонам. Будто сошедшие с картинки модного журнала коттеджи замерли в пяти метрах друг от друга и от дороги. Возле фонарных столбов возвышались аккуратные штабеля нарезанного ровными кубиками снега. У одного дома стоял солдат с метлой, унтерштурмфюрер что-то говорил ему, показывая на тротуар.
Часто встречались патрули с собаками и простые солдаты. Вторые обязательно что-то несли в руках. Одни бумажные кульки, похоже, с конфетами, другие стопки книг и пластинки. Я так понял, эти парни получили сегодня увольнительную и решили приятно провести время.
В просвете между зданиями виднелся стадион. Там свободные от службы нацисты гоняли оранжевый мяч, левее них на турниках крутились двое эсэсовцев, ещё пятеро играли в снежки. Рядом отрабатывали приёмы рукопашного боя те, кому не повезло получить выходной. Офицер со стеком в руках зорко следил за ними и сразу вмешивался, если кто-то делал не так.
Городок оказался довольно большим. Мы долго крутились по улицам, пока «опель» не затормозил возле длинного строения с двускатной черепичной крышей и широкими окнами.
Из дверей выбежал невысокий пухлый человек в белом халате, медицинской шапочке и в очках с толстыми линзами. Они сильно увеличивали глаза коротышки и делали его похожим на лемура.
Доктор подскочил к машине, открыл дверь, не дожидаясь водителя.
— Доброе утро, герр Валленштайн! — бодро протараторил он. — А я вас давно жду, сразу после звонка баронессы. Всю ночь не спал. Как дорога?
«О как! А у них здесь система оповещения работает ничуть не хуже, чем у нас, и без всяких сотовых, скайпов и прочих интернетов», — подумал я, выбираясь из тёплого салона. Лицо тотчас прихватил морозный воздух.
— Нормально. Ничто так не бодрит с утра, как добрая порция адреналина. Вы простынете, доктор, давайте зайдём в помещение.
— Не беспокойтесь, — странно захихикал Кригер, — я изобрёл уникальный раствор, он отлично стимулирует иммунную систему и внутренние силы организма. Внутри меня пылает доменная печь. Вот, полюбуйтесь.
Доктор нагнулся, зачерпнул пригоршню снега и сжал. Из кулака мгновенно потекла вода, словно внутри находился не снежок, а мешочек с брынзой.
— Ну как? — спросил коротышка, вытирая мокрую руку о халат, а другой поправляя сползшие на нос очки.
— Впечатляет. Но я не пью этот чудесный эликсир, поэтому давайте всё-таки пройдём под крышу.
— Да-да, конечно! — доктор снова как-то странно захихикал и первым потрусил к входу.
Мы оказались в просторном светлом зале с четырьмя окнами, из которого в обе стороны тянулись длинные коридоры с рядами однотипных дверей. Односторонние стёкла окон давали прекрасный обзор местных красот, не пропуская ни одного кванта энергии наружу, поэтому с улицы казалось, что все домики пусты.
На самом деле, внутри кипела жизнь. Сотрудники в белых халатах выбегали с кипами бумаг и какими-то пробирками из одних дверей и исчезали в других, возле которых на вытяжку стояли солдаты с каменными лицами. Держа автоматы на уровне груди, они спокойно смотрели в одну точку перед собой, но при этом чувствовалось, что это спокойствие напускное. Готовность пустить в ход оружие читалась не только в их глазах, но и в телах. Казалось, внутри охранников спрятаны взведённые пружины. Малейший толчок — и скрытая мощь вырвется на свободу, круша всё на своём пути.
Завидев нас, часовые вытягивались ещё сильнее, провожали поворотом головы, а потом снова застывали, как сфинксы. Попадавшиеся навстречу сотрудники фабрики прижимались к стенам, вскидывали руку и салютовали. Громкое «Хайль!» звенело в воздухе всю дорогу до лифта и даже там преследовало меня, эхом отдаваясь в голове.
Спуск длился недолго. По моим подсчётам, мы опустились на три этажа ниже уровня земли.
Доктор открыл сетчатую дверь, первым ступил на серый бетон пола. Подождал, когда выйду я, и повёл к видневшейся вдали гермодвери с огромным штурвалом посередине и длинными тягами ригелей. Под потолком ослепительно светились белые трубки ламп, крашеные синей краской стены, обвешанные плакатами геббельсовской пропаганды, отражали звонкое эхо шагов.
Внезапно в памяти вспыхнула лаборатория, ещё без пулемёта и бронированных стёкол внутри клеток. Вырвавшийся на волю вервольф уже убил лаборантов. Один висел на разорванных прутьях клетки, и окровавленные штыри торчали из груди. Другой лежал лицом вниз в расплывающейся луже крови, выпавшие из распоротого живота кишки валялись рядом бесформенной кучей. Двое изуродованных охранников застыли в разных позах на полу, третий стоял на коленях у стеклянного шкафа, с засунутой в разбитую дверцу головой. Окровавленные осколки лежали тут же кучкой драгоценных камней.