Проективный словарь гуманитарных наук

Литературный пример интоксофикации – магистр Коврин, герой рассказа А. Чехова «Черный монах»: «мысли, которые он вычитывал из книги, не удовлетворяли его. Ему хотелось чего-то гигантского, необъятного, поражающего». Таковы и глубокомысленные герои А. Платонова и Д. Пригова, которых волнуют метафизические вопросы. «Вощев подобрал отсохший лист и спрятал его в тайное отделение мешка, где он сберегал всякие предметы несчастья и безвестности. “Ты не имел смысла жизни, – со скупостью сочувствия полагал Вощев, – лежи здесь, я узнаю, за что ты жил и погиб”» (Платонов, «Котлован»). По случаю женитьбы своего приятеля Д. А. Пригов советует ему законно оформить узы брака, приводя метафизический аргумент – пример интоксофикации, в данном случае пародийно обыгранной: «Такой порядок оформленья / Любви материи живой / В нем дышит принцип мировой: / Что не оформлено – то тленье». Интоксофикация порой свойственна юным или не слишком образованным людям – это признак интеллектуальной незрелости, которая еще не прошла путь «восхождения от абстрактного к конкретному» (Гегель).

*Всекто и Всечто, Гиперрациональность, Сорванное сознание, Фольксофия

Лирика сорванного сознания: народное любомудрие у Д. А. Пригова // Неканонический классик: Дмитрий Александрович Пригов: Сб. статей и материалов. M.: НЛО, 2010. С. 252–263.

К А ТАРСИС М Ы СЛИ, ИНТЕЛЛЕКТУ А ЛЬНЫЙ К А ТАРСИС

КАТАРСИС МЫСЛИ, ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ КАТАРСИС (catharsis of thought, intellectual catharsis). Параллельное развитие противоположных мыслей, идей, мировоззрений, которые в точке слияния производят катартический эффект, освобождая мышление от односторонностей.

Понятие катарсиса как очищения от аффектов страха и сострадания выдвинуто Аристотелем в его теории трагедии («Поэтика», VI). Вызывая страх перед роком и сострадание к его жертвам, трагедия позволяет возвыситься над этой полярностью и освободиться от власти эмоций. Сходным образом философская мысль, развертывая ряд противоречивых, антиномических суждений, позволяет достичь интеллектуального катарсиса. Амбивалентность свойственна самому процессу мышления, которое развертывается в пространстве понятийных оппозиций, так что одна мысль приходит сразу в форме нескольких альтернативных мыслей. Мысль об истине приходит вместе с мыслью о лжи, мысль о грехе – вместе с мыслью о раскаянии. Этим объясняется постоянное метание мыслителя в кругу противоположных мыслей, так что, например, мысль Достоевского одновременно движется в сторону самого дерзкого кощунства и самой исступленной веры; мысль Маркса – в сторону детерминистского объяснения всех исторических процессов и их революционного ускорения; мысль Герцена – в сторону проклятия и благословения крестьянской общины… Мышление охватывает несколько расходящихся мыслей, находясь как бы в суперпозиции по отношению к ним как конкретным и дискретным своим воплощениям. Там, где есть мысль, есть место и для противомыслия (counterthought).

Обычно считается, что задача пишущего – внушить читателю свое представление о мире, вызвать согласие с собой. Однако на художественном или философском метауровне мышления может возникать иная задача: вызвать эффект согласия-несогласия, мыслительный катарсис. «Я пишу не для того, чтобы быть правой», – заметила Гертруда Стайн. Широко мыслящий автор хочет освободить читателя от гипноза той идеи, которую пытается до него донести. Цель катартического мышления, образцы которого можно найти в полифонических романах Достоевского или в амбивалентной публицистике В. Розанова, – раздвинуть горизонт мыслимого, чувствуемого, духовно постигаемого. Читатель приходит к пониманию, что можно думать и так, и иначе, что мышление содержит внутри себя противомыслие, и этим раздвигается сама сфера мыслимого. Собственно, очищающим моментом в таком восприятии и становится «мыслимость», которая ни к какой определенной мысли не может быть сведена, потому что любая определенная мысль предполагает свое возможное отрицание или альтернативу.