Проективный словарь гуманитарных наук

Вместе с тем доброверие выступает и против атеизма. Атеисты, чтобы обосновать свою позицию, хотели соперничать с Богом и доказать свою власть над судьбой, убивали себя или других, как у Достоевского или Камю. Доброверие говорит: совершите добрый поступок без причин и без цели, без близкого расчета и дальнего умысла, без выгоды и без надежды – и вы подлинно начнете новое. У Бога, как считается в богословии, есть два главных атрибута: всемогущество и всеблагость. До сих пор атеизм опирался лишь на один атрибут, отнятый у Бога и присвоенный человеку, – всемогущество. Доброверие выбирает всеблагость и соглашается быть в немощи. Атеизм как система господства и насильственного «добра» изжил себя и оказался еще более враждебным человеку, чем предыдущие религии. Человек, взяв себе от Бога могущество, только и смог что понастроить концлагерей и систем для собственного порабощения.

Согласно доброверию, со временем кончается атеизм Силы – начинается атеизм Добра. Человек не приобретает прав Бога: казнить или миловать, карать или прощать, – но приобретает лишь милосердие Божие: всегда прощать. Он отказывается от наследия власти и приобретает лишь наследие милости. С точки зрения доброверов, в этом и только в этом Сын превосходит Отца; он взял у Отца Его милость и оставил Отцу Его власть. Все внешнее человеку: и силы небесные, и власти земные, и собственная плоть; и лишь добро – внутреннее человеку. Кончаются и гаснут религии, народы, партии, государства – и тогда остается Добро: вовек не уничтожимое, в себе самом пребывающее. В добре отдельный человек становится человечеством – в нем все, в нем другие.

Доброверие близко к движению «спонтанной доброты» (random acts of kindness), возникшему в США в 1990-е годы как практика «неумышленных» добрых дел в конкретных ситуациях повседневной жизни.

*Бедная вера, Вочеловечение, Всечеловечество, Злобро, Потенциальные сообщества, Соверие, Совестники, Трансконфессиональное и трансрелигиозное

Сектантство. С. 98–104.

Cries. Р. 105–112.

ДУШ Е ВНОСТЬ

ДУШЕВНОСТЬ (soulfulness). Мера деятельности души, интенсивность ее проявления в личности и в межличностном общении.

«Душа» – едва ли не самое запретное слово в гуманитарных науках, да и в самой психологии начиная примерно с середины XIX века, когда восторжествовал дух «научности»: естественно-научный, физиологический медицинский подход к душе как иллюзорному проявлению нервных или мозговых процессов. Возникнув как наука о душе, психология пришла к забвению своего начального, наукообразующего предмета, оказавшегося «вненаучным». По словам В. П. Зинченко, «психологи не отрицают существования души, но воздерживаются от ее изучения, стараются избегать щекотливых вопросов о ее природе, передают душу и дух по ведомству философии, религии и искусства. Утрата души для психологии не проходит бесследно, она расплачивается за нее перманентным кризисом, доминантой которого является неизбывная тоска по целостности душевной жизни» [204]. На место души, как центральное объяснительное понятие, психологи попытались поставить «рефлекс», «реакцию», «гештальт», «ассоциацию», «бессознательное», но ни одно из них не может заменить целостного и по сути неразложимого понятия «душа».

Еще Аристотель полагал, что «добиться о душе чего-нибудь достоверного во всех отношениях и безусловно труднее всего» («О душе», кн. 1, гл. 1). Прежде всего, душевность нужно отличать от эмоциональности, когда человек живет, действует, говорит не рационально, а с полным вложением чувств (страдает от любви, бурно восхищается, негодует). Эмоции могут обжигать, если они голые, несдержанные – обжигать гневом, желанием, любовью, ненавистью. Но душевность, в отличие от страстности, не бывает обжигающей, она только согревает, сдерживает и укрощает внутренний огонь, превращает его в тепло, поскольку не просто выражает себя, но открывает в себе место для другого. Отсюда и такое свойство душевности, как участливость, участие в жизни другого хотя бы вниманием, но также и пониманием, сопереживанием, советом; способность воодушевлять и даже вдохновлять, то есть делиться с другим силами своей души и духа.

Нужно отличать душевность от доброты. Есть немало добрых людей, готовых многое сделать для ближнего, поделиться насущным, пустить беженцев, усыновить сирот, испортить себе жизнь этим соучастием в чужих бедах, подчиняясь чувству личного или гражданского долга, – и тем не менее душевностью они не отличаются, напротив, могут при всем этом быть сухими, замкнутыми, даже жесткими по характеру.