Человека подстерегает большая опасность, если в своем устремлении к духовному он упразднит в себе душевное. Сатана духовен, но не душевен. Образцы такой холодной, мрачной, демонической духовности, которая преодолевает душевность как «человеческое, слишком человеческое», можно найти у М. Лермонтова, Ф. Достоевского, Ф. Ницше, Вл. Соловьева («Повесть об Антихристе»), А. Блока. Попытки лермонтовского Демона, «духа изгнанья», слиться с душевно-телесным существом Тамары обрекают ее на смерть, а его на вечное проклятие. «Гордый дух / Презрительным окинул оком / Творенье бога своего». Гордость и злость – это преимущественно свойства духа, а не души, что интуитивно выражается в языке: словосочетания «злой дух» и «гордый дух» встречаются на порядок чаще, чем «злая душа», «гордая душа». Николай Ставрогин или Иван Карамазов у Достоевского – глубоко духовные существа, но, лишенные душевности, отвергнувшие «дыхание жизни», они кончают смертью или безумием.
Есть духовность высей и духовность бездн, «идеал Мадонны» и «идеал Содома». Но душевность не может быть идеалом. Душевность – это не цель, но начало, отрыв от которого делает невозможным движение к высшему, точнее направляет человека в другую сторону – к падению в бездны духа.
*Глубина, Душеедство,
О душевности // Звезда. 2006. № 8. С. 208–216.
Тайна обаяния // Звезда. 2014. № 6. С. 216–222.
ДУШЕ
ДУШЕ
Образ душееда встречается в африканском и карибском фольклоре и часто сопряжен с мотивами зомбирования и черной магии. Сходные мотивы есть и в славянских народных поверьях, отраженных у Гоголя («Страшная месть», «Вий»). Классический душеед – подпольный человек Достоевского, для которого «дружба» – это опыт поглощения чужой души и воли: «…я хотел неограниченно властвовать над его душой… Я испугал его моей страстной дружбой; я доводил его до слез, до судорог; он был наивная и отдающаяся душа… он и нужен был мне только для одержания над ним победы, для одного его подчинения». Формы душеедства могут варьироваться от агрессивно-истязательных (Иудушка Головлев у М. Салтыкова-Щедрина) до кротко-деликатных (графиня Лидия Ивановна в «Анне Карениной» Л. Толстого). В новелле «Марио и волшебник» Т. Манн показывает, как душеедство в виде магически-политической манипуляции может воздействовать на целое общество.
*Душевность,
ЗЛОБР
ЗЛОБР
На первый взгляд, добро выступает как антипод зла, но глубинно они взаимосвязаны, о чем повествует библейская притча о грехопадении. Одновременное «познание добра и зла» с запретного райского древа обнаруживает их неразрывность. Великий Инквизитор желает добра своим подопечным, облегчая им бремя свободы – и ведя насильственно ко всеобщей сытости. Самые страшные преступления против человечества, творившиеся тоталитарными режимами, оправдывались стремлением к «добру для всех», как оно понималось Лениным и Сталиным или Гитлером и Мао Цзэдуном. Злобро запрограммировано в механизме политических систем, которые, возвышая одних: богатых или бедных, рабочих или аристократов, – унижают других: бедных или богатых, аристократов или рабочих… Личности не приходится ждать пощады от философско-политических машин добра, рассчитанных на массовое действие, на «благоденствие миллионов».
*
Добро и зло в зеркале русского языка // Континент. № 132. 2007. С. 369–382.
КОНТ