Проездом

За столом их свел просто случай — лучшего ученика школы и безнадежного второгодника. Оба это понимали. Димке постоянно ставили в пример Севку Кулеша. Севкин авторитет на него не действовал. Он понимал: за Севкой ему не угнаться. Но в седьмом классе Димка увидел в школьной стенгазете стихотворение Наэыма Хикмета. Поразило его не стихотворение — стихотворения он не прочитал, — а подпись под ним: «Перевел с турецкого С. Кулеш». Димка, который никак не мог усвоить, когда в русском языке в приставках «при» и «пре» пишется «и», а когда «е», пришел к выводу: делать ему в школе больше нечего.

— Что такое СРТ? — спросил Кулеш.

— Средний рыболовный траулер.

— Где рыбу ловите?

— Последние годы ходим к берегам Кубы и Африки.

— Молодец! А зачем в Николаев?

— Перешел в торговый флот. Буду принимать судно из капиталки.

— Молодец! Жизнь своими руками сделал.

Было похоже, что Кулеш хочет и не может понять, как удалось Димке Ганыкину стать капитаном дальнего плавания.

— Помнишь моего отца? — спросил Кулеш.

Дмитрий Сергеевич помнил, что Кулеш-старший работал прокурором города. Он помог матери выхлопотать пенсию, когда умер Димкин отец, который до последних дней не хотел вступать в артель и оставался рыбаком-одиночкой.

— Помнить помню, но в глаза его никогда не видел.

— В тридцать седьмом его взяли, а меня выставили из Института народов Востока: я изучал тюркские языки, хотел стать дипломатом.

В тридцать седьмом году Дмитрий Сергеевич поступил в мореходную школу. Он окончил ее за год. На митингах, когда разоблачали врагов народа, его всегда выбирали в президиум. Одним врагам он сочувствовал, другим нет. Сам он никогда не выступал, но сидеть в президиуме и слушать было всегда интересно и приятно. Когда он сидел в президиуме, он испытывал чувство собственной непогрешимости и безопасности.

— Выпьем, чтобы такое не повторилось, — сказал Кулеш.

Он взял вторую бутылку и посмотрел этикетку.

— Этот покрепче.

В зале аплодировали. На эстраде музыканты разбирали инструменты. Из-за портьеры вышел и шел к эстраде полный немолодой мужчина в черном костюме.

— Долгоиграющий Додик. Приехал из Венгрии. Спит и видит, как бы на родину вернуться. Додик! — позвал Кулеш.

Додик страдал плоскостопием и подошел к их столику, неуклюже переваливаясь.

— Все улажено: две недели по туристской путевке, а дальше сам хлопочи. Выпьем? — сказал Кулеш.

— Благодору. Сэрдцэ, — сказал Додик. Он стоял возле столика и ждал, когда его отпустят. На эстраде настраивали инструменты и тоже ждали.

— У всех сердце. Мой друг. Тридцать лет не виделись. Запомни его. Понимаешь? На всякий случай, — сказал Кулеш.

Додик посмотрел на Дмитрия Сергеевича. Его большие черные глаза не отражали света и потому казались бархатными.

— Сыграй что-нибудь старое, довоенное. «Цыгана» сыграй, — сказал Кулеш.

Додик наклонил черноволосую голову с белой ниткой пробора и, тяжело ступая, пошел к эстраде. Он поднялся на эстраду и долго прилаживал скрипку к подбородку. Снизу казалось, что он положил на деку свои печальные бархатные глаза. Дмитрий Сергеевич помнил «Цыгана» и, как только Додик провел по струнам смычком, понял, что он играет какую-то другую мелодию. К микрофону подошла тоненькая, похожая на девочку певица. Микрофон был выше ее, и она опустила мембрану.

— «День осенний. Улетает к югу стая журавлей», — запела она.

Кулеш сказал:

— Сильная штука — память детства. — Он отодвинул коньячную рюмку. — Тянем по наперстку, как фраера. Давай пить по-человечески. Не возражаешь?

Дмитрий Сергеевич не возражал. Танцевали на свободном пространстве перед эстрадой, недалеко от их столика. Танцевали не так, как раньше. Но не в этом дело. Раньше он видел, как танцевали, через открытые окна. Свет из открытых окон падал на улицу. Видны были головы и плечи прохожих. Они появлялись на свет и исчезали. Дмитрий Сергеевич на мгновение испытал острую зависть к тому пареньку, который стоял под деревьями и смотрел в окна на тех, кто тридцать лет назад ел и танцевал в этом зале.

— Не помню, дружили мы с тобой или нет? — спросил Кулеш.

Он жевал лососину. Дмитрий Сергеевич смотрел на его губы. По этим губам в парке текла кровь, и Севка размазывал ее по лицу.

Дмитрий Сергеевич сказал:

— Вроде мирно жили. Всего один раз подрались.

— Вот теперь вспомнил. Помню, между нами что-то произошло, а что, не мог вспомнить.

— Видел сегодня Лору. Случайно, — сказал Дмитрий Сергеевич.

— Лора, Лора!.. Помнишь, какая девчонка была? Как плавала! Куда все уходит?

— Не заметил, чтобы что-то ушло. Характер у нее тот же.

— Не помню, как ты тогда очутился в горах? — спросил Кулеш. — Она тебе сказала, что мы пойдем за орехами?

— Разве ты там был?

— Был. Понимаешь, произошла небольшая семейная сцена.

— Где же ты был? — спросил Дмитрий Сергеевич.

Кулеш подозрительно посмотрел на него и вдруг захохотал:

— Так чего же мы дрались?

Дмитрий Сергеевич промолчал.

Димка и тогда не очень-то понимал, почему они подрались.