Проездом

Женщина лет шестидесяти убирала комнату, которую она сдавала жильцам, и увидела, как из такси на другой стороне улицы вышел мужчина в морской форме. Черные прямоугольники открытых окон и дверей смотрели в белый зной вымощенного кирпичом двора. Моряк стоял на тротуаре за цветочным газоном, который отделял двор от улицы. Цветы росли на том месте, где еще в прошлом году был забор из камня ракушечника. Женщина вышла во двор. Потные ноги и руки ее блестели на солнце. Редкие волосы были тоже мокрые, как будто она натерла голову постным маслом. Она прошла через двор к сараю, зорко оглядев моряка. В сарае она задержалась недолго. Постояв в дверях, женщина сказала:

— У нас все сдано.

— Поздравляю. Лето зиму кормит, — ответил моряк.

— Все для людей стараемся. Сами вот кое-как в сарае ютимся. А вы кто? Из комиссии содействия? — спросила она.

— Я никто. Я сам по себе. Здесь живет кто-нибудь, кто до войны жил? — спросил моряк.

Женщина пожала плечами. Задумалась.

Из-за сарая (с той стороны тоже была дверь) вышла молодая женщина и вылила в помойку мыльную пену.

— У нас все по закону. Не знаю, как до войны, а наши жильцы через квартирное бюро оформлены, — сказала она.

Моряк пошел вниз по улице.

Тридцать лет назад по улице уходил из этого дома Димка Ганыкин. Он нес на плече самодельный чемодан из фанеры. Рядом шла мать.

— Остался бы. Рыбаком и здесь можно плавать, — сказала она.

— Перспективы не те, — ответил Димка.

Слово «перспектива» он услышал от агента Мурманской рыболовной флотилии, вербовавшего в городе матросов. Агент вставлял это слово к месту и просто так, и на Димку оно произвело большое впечатление.

— Я в Мурманске без отрыва мореходку окончу, — сказал он.

Он старался говорить буднично, чтобы произвести на мать впечатление осмотрительного, все взвесившего человека. О том, что плавать на рыбачьем сейнере он будет временно, Димка молчал, не из скромности, а из боязни спугнуть судьбу. Он мечтал о дальних плаваниях на мостике грузового судна, хотя бы такого, как «Вега».

Молодая женщина смотрела, как моряк перешел мостовую и сел в такси.

— Режь меня на куски, если он не к рыжей жиличке приходил, — сказала она.

— Мозги вывихнешь про одно думать. Он о тех, кто до войны жил, интересуется, — ответила старуха.

— Для вида. Бедра есть, и грудей не занимать, и все остальное в порядке, а родной муж от тебя бегает.

— Слушай, Нинка, а Приходько вроде бы до войны жили? Те, что у колонки…

— Не жили. Они в сорок четвертом с Донбасса приехали. Спрашиваю рыжую: может, секрет какой есть? А она смеется. «Поезжай, — говорит, — на курорт, и за тобой будут бегать». — Молодая махнула рукой и ушла с ведром за сарай.

Старуха стояла и думала о том, сколько людей жило здесь до нее и сколько еще будет жить после. Она как будто вспотела еще больше. А может быть, она ни о чем не думала и просто потела от жары.

В прохладной комнате загса мужчина пенсионного возраста прочитал:

— «Мария Тимофеевна Ганыкина умерла в 1942 году. Записано со слов соседей».

Он посмотрел на моряка поверх очков.

— Это я знаю, — сказал моряк.

— Что же вы тогда хотите? — Мужчина пенсионного возраста продолжал смотреть поверх очков.

— Хотел бы узнать, где ее похоронили.

— Здесь об этом ничего не сказано. — Мужчина сказал это так, как будто тем, о чем не сказано в его книге, интересоваться просто неприлично. Он покосился на стол регистрации браков. Наступил обеденный час, и женщина за столом уже ела копченую тюльку с помидорами. — Свежая. По запаху слышу. Она дымком пахнет, пока свежая, — сказал он. Он посмотрел на моряка поверх очков, как бы удивляясь, что тот еще в комнате.

Такси остановилось напротив кладбищенской ограды. Шофер ездил с моряком по городу часа два, а на счетчике было около трех рублей. Шоферу это не нравилось. За два часа он мог успеть сделать рейс в Симферополь и заработать в три раза больше.

— Пора бы освободить машину, — сказал он.

— Потерпи. А это — чтобы не скучно было.

Моряк положил перед ним десять рублей. Шофер убрал их в карман и успокоился. Он развернулся и встал на обочине в густой тени лип. Он открыл дверцы и стал смотреть вниз на город и гавань, тесно заставленную судами, пока не задремал.

В это время в кладбищенской конторе пожилая женщина листала книгу. На букву «Г» Ганыкиной не было.

— Архипыч, как же все-таки человеку помочь? — спросила женщина старшего могильщика.

— Все там будем. Чего о ней беспокоиться? Лежит где-нибудь.

— Понес ерунду, понес, — сказала женщина.

У нее был сын летчик, и от него давно не было писем. Он и раньше не баловал письмами, но именно сейчас она вспомнила, что уже месяц от него не было весточки.

Женщина видела в окно моряка. Он ходил между могилами в той стороне кладбища, где хоронили покойников во время войны.

— Пока мы живем, сыновья о нас не очень-то думают, — сказала она.

Шофер проснулся и захлопнул дверцу. Машину хорошо продуло ветерком. Моряк сел рядом с шофером и тоже захлопнул дверцу.

— Поехали к почте, — сказал он.

— Живому — живое. Проедем поверху: я вам новый город покажу, — сказал шофер и включил стартер.