Профессия

– Кого-то вы мне напоминаете, господин Бартенев. Вы не в нашей гимназии учились?

– Нет. Я учился в провинциальной средней школе, и, скажу вам честно, у нас дети не пропадали.

         Она фыркает, но в этот момент возвращается секретарша со Светланой Олеговной, и я оборачиваюсь к Мальвине.

– К сожалению, вы не можете присутствовать при разговоре.

– Не забывайте, что вы в моем кабинете!

– Предлагаю вам на время нашей беседы воспользоваться моим.

         Мальвина вылетает в бешенстве. Я остаюсь один на один со Светланой Олеговной. Девушке нет и тридцати. У нее распущенные длинные волосы, невыразительные черты лица, маленькие губы. В лице нет ничего неприятного, но ничего и не красит. Может, не хватает макияжа, катастрофически не хватает. Одета в бледно-зеленый свитер и серые джинсы-клеш. Так, никак. Выглядит испуганной. Напряжена. Непонятно, как вести с ней беседу: не прощупывается.

– Ваша завуч в колонии строгого режима не работала? Сколько лет вы ее терпите? – улыбаюсь я.

– То есть? Сколько лет я в гимназии? Пятый год. Уже выпустила четвероклассников. Вот снова набрала малышей, где Саша.

– Устали уже от расспросов? – интересуюсь сочувственно.

– Да нет. Просто хочется, чтобы это все чем-то помогло. Милиция очень давит: где, с кем живете? как зарабатываете? способны ли на шантаж? Это очень неприятно. Еще были люди в штатском, те спрашивали, с кем знакома, с кем была знакома, с кем обсуждала учеников, кто приходил в гости, в гимназию…

– Ясно. Да вы присядьте. Закуривайте…

– Это кабинет завуча.

– А вы курите?

– Иногда.

         Она говорит не на публику, не для слушателей, а себе под нос. Такому человеку должно быть сложно преподавать.

– Вам нравится работа?

– Нравится. Я рада, что смогла сюда устроиться. У меня был испытательный срок – год, в течение которого оценивали каждый день каждый мой шаг. Постоянно присутствовали на уроках, и я это выдержала.

– Вы замужем?

– Нет. Живу с родителями.

– А детей вы любите?

– Люблю.

– А своих хотите?

– Хочу. В будущем.

         Она отвечает серьезно. Спокойно. Нормально. Мне почему-то не хочется задавать обычные вопросы. Уверен, что она ответит правильно. Но ничего оригинального в голову не приходит.

– В тот день никто не приходил к Саше?

– Нет. У нас же регистрационная система.

– Он выглядел как обычно?

– Да.

– Вел себя как всегда?

– Да, кажется. Я не заметила ничего особенного.

– Вы его вызывали в этот день?

– Да, на чтении. Он читал хорошо. У него беглое чтение.

         Мне скучно с нею до ужаса.

– Разве дети в шесть лет уже читают?

– В нашей гимназии – да.

– Светлана Олеговна, в котором часу вы ушли домой в тот день?

– Сразу после уроков. Я взяла домой контрольные, и хотела еще зайти в супермаркет.

– Зашли?

– Да.

– Чеки сохранились?

– Нет, я не храню чеков.

– Как зовут вашего парня?

– У меня нет парня. Я очень занята. Не хватает времени.

         У нее тихий голос. Совсем не учительский.

– Спасибо, Светлана.

– И вам спасибо. Найдите Сашу поскорее. Это все – не на пользу гимназии. И дети волнуются, – добавляет она на прощанье. 

7.  САХАР

Минус десять за бортом. Погружение в зиму теперь идет рывками. Может, от бессонной ночи, но у меня такое ощущение, что я проваливаюсь на дно зимы – на самое дно. Падаю в какую-то мерзлоту.

         Я чувствую такие вещи. Чувствую, что это дело идет как-то не так. Если вообще идет.

– И что? Чаи гоняешь?

         А вот и Сахар. Сахар – старше меня, ему сорок два. Это невысокий, крепкий тип, неожиданно гибкий и пластичный. Сахар – из тех, кого не замечаешь в толпе, на кого не оглядываешься на перекрестке, кому запросто можешь наступить на ногу в метро. Но если Сахар наступит на ногу тебе, ты уж точно запомнишь его на всю жизнь. Не знаю, какого цвета у него чемпионский пояс, но уже пятнадцать лет он работает тренером и снабдил бойцами не одну группировку.

         Константин Иванович Сахаров – в прошлом чемпион Европы по карате, в настоящем – мой друг и сотрудник нашего бюро. Свой человек… Одно «но» – с чувством юмора у него напряжно. Не до юмора ему как-то. Тяжелое было детство.

         У него некрупные, аккуратные черты, тонкие сжатые губы, бледное лицо. Он не курит, но почему-то производит впечатление человека, который курит без продыху и не стесняется выпить в незнакомой компании. Он не был ни разу женат. Я бы удавился так жить, а Сахар – бодр и доволен. Один во всем белом свете. Сам по себе.

– Да, чаи гоняю, – киваю я, опуская взгляд в чашку.

         Он садится рядом.

– Никуда не торопишься?

         Если Сахар хочет что-то сказать, он никогда не скажет прямо. Он задаст предварительно сто бессмысленных вопросов, а потом может просто развернуться и уйти. Я повесил на него агентурные связи, потому что вопросы задавать он умеет очень хорошо. Он специфический малый, этот Сахар. И он умен.

– Считаешь, я должен торопиться? – отвечаю вопросом на вопрос.

– Ты же взялся на нелегкое дело, – кивает он. – Лавируешь между избирательными блоками.

– Абсолютно. Меня интересует только этот пацан. Его жизнь.

– Блоки идут друг на друга, как группировки в девяностые, если не отчаяннее, – замечает он бесстрастно.

– Это все, что тебе удалось узнать?

– Ты Караваева помнишь?