Я опять ухмыльнулся и, посмотрев на Дона, некоторое время изучал его реакцию. И помрачнел быстро. Взгляд его при тщательном рассмотрении был совсем не таким, как мне бы хотелось: заинтересованным и внимательным. Голый сарказм, даже сквозь коньячный наплыв явственно ощутимый. Я недоуменно пожал плечами и скорее утвердительно, чем вопросительно, произнес:
– Что, опять дурака свалял?
– Да нет, собственно… Процесс обтесывания идет нормально.
Дон слегка поморщился, подвинул к себе салат из зеленого лука и свежих огурцов. Покачивая вилкой между пальцами, в очередной раз походя истоптал мое самолюбие:
– Во-первых, из тех типов, с которыми тебе придется общаться, как ты выразился, при решении какого-то вопроса, никто не курит – не престижно. Большинство из них даже мяса не едят и пьют только активированную воду – чего там говорить о сигаретах… Так что если ты, пользуясь твоим выражением, при внезапно возникшей неувязочке предложишь кому-то закурить, на тебя посмотрят в лучшем случае как на идиота. А потом, если возникнет такая неувязочка, что аж курить захотелось, то это все, провал! Вот так. – Дон смолк и несколько секунд жевал салат. – А насчет девочек… Ну, ежели тебе вдруг приспичило заниматься сексом в отеле, можешь не опасаться, что у тебя сопрут трусы из номера. Обслуживание в этом плане организовано на высоком уровне: безопасность клиента обеспечивается с особенной тщательностью. Это рынок, малыш…
Стыдно признаться, но за минуту шеф уложил меня на обе лопатки.
– И еще. Так, нюансик из личной практики. Да будет тебе известно, что приличные телки не курят «Мальборо» с синей нашлепкой Минздрава. – Дон перегнулся через стол и постучал вилкой по пачке. – Это самое «Мальборо» набивают из аналогичного вирджинскому кубанского табака во втором цехе «Дуката». А дамы, работающие, как ты выразился, в отелях, предпочитают сигареты, выпущенные для внутреннего рынка Штатов, с пониженным содержанием канцерогенов – они себе это могут вполне позволить… Угу…
Я опять пожал плечами, надулся и спрятал руки под стол. Возражать было просто глупо. Затем, подувшись некоторое время, я подумал: а может, обидеться и уйти, гордо бросив на прощание что-то типа: «Всего доброго, сударь, я довольно терпел на протяжении недели… Поищите себе другого мальчика для битья»?
Пока Дон ел, я в течение пары минут обсосал эту идею и уже почти утвердился в правильности ее. Только, пожалуй, следовало бы аккуратно положить на стол бабки: мол, отдыхай, Дон – уплачено! О! Так вполне сносно…
– Ну вот! Надулись. Теперь остается только гордо встать и уйти, сморозив на прощание какую-нибудь дичь, от которой за версту разит совдеповским душком. – Дон укоризненно покачал головой. – Если так пойдет дальше, тебе будет очень непросто адаптироваться в этом мире, малыш…
Я угрюмо насупился. Уходить расхотелось. В голосе шефа прозвучало искреннее участие, и я почувствовал, что он прав. Кто виноват в том, что я опять нарвался на оплеуху? Не выделывайся, мудак!
Дон плеснул себе коньяку, примерился и ухватил с тарелки здоровенную клешню. Я стал заинтересованно наблюдать, как он с ней поступит, поскольку раньше ракообразных и им подобных не употреблял и даже не имел понятия, каким образом этого заказанного мной лангуста следует уплетать.
Подержав клешню на весу, Дон вдруг отправил ее в рот и захрустел, задвигал челюстями, зажмурив глаза от удовольствия. Ух ты!
Пожевав некоторое время лангуста, мой патрон извлек изо рта то, что осталось, и аккуратно положил себе на тарелку.
– Ну что, отвлек внимание? – Он рассмеялся – незлобиво так, обаятельно. – У меня есть своя личная концепция. Я, разумеется, тебе ее не навязываю. Это просто моя точка зрения.
Тут он ухватил вторую клешню, что-то сделал с ней на тарелке ножом – я не успел заметить, потом в два приема высосал содержимое и показал мне хитиновую оболочку – внутри ничего не осталось.
– Вот так надо… Так вот, человек сам определяет отношение окружающих к себе. Это хорошо прослеживается, если каждый поведенческий эпизод проанализировать особо.
Мне ничего не оставалось, как внимательно слушать.
– Если ты почувствуешь, что ситуация начинает выходить из-под контроля, надо замереть, мысленно вернуться в исходную точку и, просчитав варианты возможных ошибок, принять меры к восстановлению баланса. Туманно?
Я кивнул: действительно, пока туманно.
– Это я насчет обид, – пояснил Дон. – Обиды – это очень скверная штука, мой френд. Это даже хуже, чем удар в челюсть средней силы. От обиды резко возрастает нагрузка на ЦНС, возникает явная предрасположенность к различным психофизиологическим сдвигам. Я уже давно не обижаюсь.
Тут мой патрон развел руками и склонил голову набок, как бы представляясь: прошу любить и жаловать. Вот ну совсем не обижаюсь, и все тут – с некоторой рисовкой. Я тут же решил, что он мне подыгрывает, опускается до моего уровня. Ну-ну…