Профессия – лгунья

У меня всё оборвалось внутри. И подходила я к нему уже деревянными ногами, которые неудержимо тряслись. Хисащи сидел на диване в развалку. На вид ему было лет шестьдесят пять. Но он явно старался выглядеть моложе. Носил красную кожаную куртку с железными клёпками и красил волосы в чёрный цвет. В проборе виднелись совершенно белые отросшие корни. Измерив меня взглядом, с брезгливо-снисходительным выражением лица он приказал мне сесть. Только я приблизилась к нему, как мне в нос ударило едким запахом согревающей мази для суставов вперемешку с запахом какой-то жуткой затхлой вони будто не живого, а гниющего тела. От отвращения у меня начались рвотные спазмы. Я стиснула зубы и стала часто глотать, чтобы подавить спазмы. Потом задержала дыхание, раскланялась, села рядом и, заикаясь, сказала:

— Спасибо, телефон хороший. И цветы были красивые. И кольца, — и зачем-то добавила, — У меня никогда не было колец, господин Хисащи.

— Поэтому ты их все теперь и носишь, — сказал он ехидно, глядя на мои руки без колец.

Я промолчала. Стала делать ему коктейль.

— Не надо, — сказал он, — Я не пью такую дешевую гадость. Да и в клубы такие дешёвые не хожу. Просто живу тут над вами.

— Да, — ответила я испуганно, и сложила руки на коленках, не зная, что делать дальше, — Тогда, может, посмотрите меню? Тут есть вкусный…

Я хотела предложить коктейль из меню, но он перебил:

— Я всё это меню наизусть знаю. Не надо ничего. Сама есть хочешь?

На нервной почве я поперхнулась слюной и стала кашлять. Он противно, ржаво и гортанно, расхохотался. Прокашлявшись, я осипшим голосом сказала:

— Нет, спасибо, я не хочу есть.

— Я в туалет пошёл, — сказал Хисащи, и поднялся.

В этот момент мимо проходил Момин. Он слышал, как я отказалась от еды. Дождавшись, когда удалится Хисащи, он вытаращил на меня глаза, которые и без того едва не вываливались у него из орбит, и, трудно находя слова на русском и задыхаясь от злости, проговорил:

— Ты, ты! Плёхой хостесс! Пришёль богатый гость. Всегда покупать, что хочешь. А ты! Ты плёхо работаль! Лиза — хороший хостесс. Много гостей. И вон смотри Лиза и гость едят много еда! А ты глюпый плёхой хостесс!

— Я боюсь, Момин, я боюсь, боюсь! — стала я истерично повторять, — Я не буду ничего просить! Он — якудзе! Он отрубит мне палец!!! Они ходят с оружием и стреляют в людей! Ой, мама, как я боюсь!

Момин озадаченно посмотрел на меня и уже тихо спросил:

— Кто Хисащисан?!

— Я-куд-зе!

Момин расхохотался:

— Якудзе? Кто сказал?

— Алекс сказала!

— Алекс пошютиль! Хисащисан в Ротари клюб!

— Какая ра-адость, — я облегчённо выдохнула.

Тут вернулся Хисащи. Я подала ему полотенце. Он взял его и снова отошёл, разглядывая меня с поразительным цинизмом.

— Ты здесь самая симпатичная. Но почему у тебя маленькие сиськи? Все русские и украинки с большими сиськами.

Я промолчала. Он вытер руки и не отдал мне полотенце, а бросил мне на плечо, как на вешалку.

— Доханов много? — сказал он, глядя на меня косо, будто и смотреть противно.

— Нет доханов, — сказала я.

— Вы все хостесс так говорите. Денег нет, доханов нет. А сами богаче, чем ваши гости.

Мне снова нечего было ответить.

— Хидей! На вот, я ей дохан оплачу, — сказал он и бросил Куе в кассу десятитысячиеновую купюру.

— Но ведь мы не были сегодня на дохане. За что? — удивилась я.

— Бери так, — ответил он, и, уже обращаясь к Куе, продолжил, усмехаясь:

— Русские красивые, но глупые.

— Возьмите сдачу, господин Хисащи, — сказал Куя.

— Не надо. Забери себе, — плюнул он в ответ и затолкал Куе в карман сдачу.

— Хочешь, завтра на дохан поедем? — спросил он меня спиной.

— Хочу, — ответила я.

— Жди в два часа у «Фэмили март».

— Домо аригато годзаимащита-а-а! — мерзко-сладким голосом пела я с крыльца клуба вслед уходящему Хисащи.

И думала: «Ну ты и ублюдок! Окава в сравнении с тобой просто ангел».

После работы, дома, едва заснув, я вдруг проснулась от того, что покатилась и ударилась лбом о стену. Удар был такой силы, что я не сразу смогла оправиться от боли, чтобы разобраться, что происходит. В кухне зазвенела посуда. С тумбочки полетела моя косметика. Всё громыхало, прыгало, скрипело. Меня отшвырнуло в другую сторону.

Я бросилась будить Ольгу:

— Землетрясение! Ольга, Ольга! Вставай!

Ольга побелевшая выскочила из комнаты. Вцепившись друг в дружку, мы рванули в прихожую. С самого начала, как только мы приехали, нам объяснили, что во время землетрясения нельзя бежать в коридор, и, тем более, в лифт. В прихожей был вмонтирован цельный железный каркас, который не складывается во время землетрясения. Там оставаться было наименее опасно. Мы стояли в дверном проёме в прихожей, и, рыдая от ужаса, молились. В первые секунды мы ринулись в лифт, но вернулись, и сложнее всего было не поддаться панике и не удариться в бегство. Постепенно хруст и грохот прекратились. Только слабые волны всё ещё качали дом.

— Кажется, закончилось, — сказала Ольга шёпотом.

— Подожди, стой, вдруг повторится.

Последняя волна растаяла, и мы, крадучись, как воришки, на цыпочках, пошли на кухню.