Но как бы в отместку за нее следователь передал вскоре заявление жены Фельфе с требованием развода. Он ожидал этого шага, хорошо понимая, каким испытаниям подверглась жена. Слишком высокий психологический и нравственный барьер нужно было ей преодолеть, чтобы его понять и не осудить. Она ничего не знала о тайной стороне его деятельности, поэтому, Фельфе это понимал, все свалилось на нее и детей нежданным-негаданным горем. Но в душе тлела надежда, что наступит день, когда она узнает о мотивах его поступка и даст ему объективную оценку. А сейчас отвернулся и ушел из его жизни самый близкий и дорогой человек.
Шли дни, недели, и вот рождается дерзкая и отчаянная мысль об организации побега. Осторожно принялся он за изучение внутреннего и внешнего расположения тюремных помещений, сложной системы охраны, старался найти наиболее уязвимые места. План побега все больше обрастал необходимой конкретной информацией. Но этого было недостаточно, и Фельфе энергично принимается за поиски тайных каналов связи с советской разведкой и находит их.
В дошедшем сложным путем до советской разведки письме от 8.11.1962 года Фельфе просил сделать для него по прилагаемой схеме отливку для ключа, подобрать несколько напильников, а также достать тонкие пилы — «английский волос» и щипцы для перекусывания проволоки. Однако ни Фельфе, ни его товарищам из советской разведки не было известно, что тайная переписка «Герда» вскоре стала известна следствию и негласно взята под контроль. Один из освободившихся заключенных, которому Фельфе доверял и которого попросил доставить письмо по нужному адресу, добровольно отнес его в полицию. Сведения об этом вскоре просочились в прессу. Вот что писал по этому поводу западногерманский журнал «Шпигель»: «…Фельфе изготовил из воды и алунита тайнописный раствор и с его помощью информировал своих восточных посредников о том, что могло их интересовать по делу арестованного шпиона: возможные причины провала, обвинения, которые выдвигают против него, как он собирается защищаться, то есть сведения, которые расценивались Федеральной прокуратурой как государственная тайна… Прилагая точную схему расположения тюрьмы в Карлсруэ, Фельфе просил своих друзей на Востоке освободить его, применив в случае необходимости силу, но этот план провалился из-за того, что Фельфе перевели в другую тюрьму в Дурлах.
В обвинительном заключении верховный прокурор Эрвин Филнер вынужден был указать на то, что самый опасный для Бонна восточный шпион и после своего ареста на глазах следственных органов активно развернул противозаконную деятельность… За тайнописную тюремную корреспонденцию X. Фельфе было предъявлено дополнительное обвинение в антигосударственной разведывательной деятельности по параграфу 100 уголовного кодекса ФРГ».
Один год и семь месяцев длилось следствие и наконец Фельфе сказали, что через две недели он, Ганс Клеменс и их связник «Т.» предстанут перед судом по одному делу. По чьему-то приказу, под предлогом не допустить самоубийства, по ночам через каждый час с большим шумом в камере Фельфе станет проводиться проверка. Уснуть было невозможно. Так длилось две недели.
Утром 8 июля 1963 года зеленый полицейский микроавтобус, напичканный полицейскими, доставил Фельфе из тюрьмы к городскому зданию суда. У входа собралась многочисленная толпа фото- и кинорепортеров, журналистов и просто любопытных зевак и прохожих. Машина, сделав замысловатый вираж, проскочила мимо толпы и вплотную подъехала к охраняемому полицейскими нарядами главному входу. Фельфе вышел из машины и, увидев метнувшегося к нему репортера с фотокамерой, папкой закрыл от объектива лицо.
После бессонных ночей он чувствовал себя разбитым, нервы были натянуты до предела. Суд считался закрытым, но в первый день зал был заполнен до отказа. Фотографировать не разрешалось.
Подсудимые заняли свои места. Слева, за отдельным столом, пять адвокатов, справа — прокурор. «Суд идет», — громко сказал секретарь и в зал вошла судейская коллегия в красных мантиях и беретах. Фельфе знал, что приговор уже предопределен и суд — это чисто формальное дело. Тем не менее он рассматривал этот процесс не только как юридическую борьбу, но и как трибуну для выражения своей гражданской политической позиции, которая привела его к решению о сотрудничестве с советской разведкой.
К большому огорчению, возможности для выступления на суде были строго ограничены. Председательствующий внимательно следил, чтобы главный подсудимый не сказал что-нибудь лишнее. Он неоднократно прерывал выступления Фельфе, а порой и лишал слова. В такой неравной борьбе прошло две недели «правосудия». Наконец, был объявлен приговор: «…принимая во внимание многолетнюю деятельность и значение переданных материалов, вина X. Фельфе очень велика. Он представлял большую опасность прежде всего в связи с важным служебным положением, высоким интеллектуальным уровнем… Учитывая это, X. Фельфе приговаривается к 14 годам тюремного заключения, без зачета срока нахождения под следствием».