Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе

«Человек, который знал очень много» — под таким заголовком крупнейший западногерманский журнал «Штерн» писал о Фельфе то, что многое было в пространном обвинительном заключении суда: «…в течение 10 лет благодаря Фельфе Советский Союз все знал, что происходило в БНД. С помощью двух фотоаппаратов «Минокс» он фотографировал все проходящие через него документы: совершенно секретные отчеты БНД, сообщения БФФ, протоколы закрытых конференций, секретные данные картотек. Каждый месяц курьер доставлял в Берлин восемь — десять заснятых пленок и две — три минимагнитные кассеты, спрятанные в атташе-кейсе с двойным дном. Всего Фельфе передал Советскому Союзу 15 тысяч фотокопий секретных документов… Арест суперагентов X. Фельфе и Г. Клеменса оказался горькой пилюлей для советской секретной службы. Но еще большим поражением это стало для БНД. Центр в Пуллахе был полностью дезорганизован».

Вспоминая о суде и вынесенном приговоре Фельфе писал: «Понятие предательство всегда связано с позором человека и делает его гнусным. Этот ярлык хотели наклеить и на мое имя. Но я ничего не предал, наоборот, я остался верен своим взглядам, доставшимся мне так нелегко, а именно пониманию необходимости использовать все свои знания и все свое умение, свои старые связи, чтобы помочь Советскому Союзу в его тяжелой борьбе против развязывания третьей (в этом случае атомной) мировой войны…Я целенаправленно предпринимал шаги для проникновения в БНД и в сферу контршпионажа, будучи убежденным, что именно там я принесу больше пользы той стороне, которую выбрал, опять-таки в силу моих убеждений. Когда я поступил в организацию Гелена, ставшую позже БНД, я уже давно был советским разведчиком и выполнял поставленную передо мной задачу. Так какое же это было предательство?»

После суда Фельфе был доставлен в тюрьму в Штраубинге в Нижней Баварии. Тюремная камера 2Х4 м, переплетная мастерская, куда выводили днем на работу, иногда лазарет и 30 минут прогулки по кругу в тюремном дворе. Полная внешняя изоляция, за исключением ограниченной переписки с родными — разрешалось получить в две недели одно небольшое письмо. Иногда казалось, что водоворот этой однообразной монотонной жизни затянул настолько, что не выбраться, не выплыть. Но тюремный психологический пресс не согнул арестанта. Между существованием и жизнью он выбрал жизнь. И здесь, в тюрьме, она наполнялась своим особым содержанием — не потерять человеческое достоинство, не идти на компромиссы с совестью. Даже наоборот, используя свои юридические знания, Фельфе боролся, воевал с тюремной дирекцией, если считал, что она противозаконно ущемляет его права и интересы, допускает произвол. Так прошли шесть долгих тюремных лет.

В начале 1969 года произошло странное событие, нарушившее размеренный ритм заключенного. Фельфе сообщили, что к нему с визитом прибыл некий господин, желающий переговорить с ним по одному важному вопросу. Охрана доставила Фельфе в комнату для свиданий. Навстречу ему поднялся хорошо одетый элегантный мужчина лет пятидесяти. Не называя своего имени, он сказал, что уполномочен «сильной и влиятельной группой» предложить Фельфе написать мемуары о его сотрудничестве с советской разведкой. Гонорар — полмиллиона марок. Они будут положены на его имя в любом банке мира и, как только рукопись будет готова, их можно будет сразу получить. Единственное условие договора — после освобождения из тюрьмы Фельфе не должен оставаться ни в ФРГ, ни в восточноевропейских странах, а поселиться на жительство где-нибудь в нейтральной стране. Незнакомец долго говорил о том, что Фельфе нечего делать на Востоке, если он не хочет столкнуться там с большими трудностями и оказаться ненужным человеком. Слова загадочного незнакомца вызвали невольную улыбку у Фельфе. — Почему вы считаете, — спросил он, — что я окажусь ненужным на Востоке. Ведь, по мнению суда, я обладаю высоким интеллектуальным уровнем. Неужели это не ценится на Востоке? Потом, чего ждете вы от моих мемуаров? Чтобы я от всего отрекся и позволил своим заказчикам дать броский заголовок в газеты: «Советский супершпион порывает с Москвой!» Я никогда не соглашусь, чтобы мое имя было использовано для такого рода сенсации».

Незнакомец, который, наконец, представился господином Байером, убеждал Фельфе не спешить с выводами, все хорошо взвесить и вернуться еще раз к этому разговору.