Профессионал (ЛП)

Когда Севастьян вернулся за стол и уселся напротив, его лицо снова превратилось в обычную непроницаемую маску, лишь желваки ходили туда-сюда.

Ковалёв представил меня остальным гостям, мужчинам, которых было более десятка в возрасте от двадцати до сорока лет - Юрию, Борису, Кириллу, Глебу - потом я начала путаться. Большинство из них обладали суровой внешностью, но все они, казалось, преклонялись перед Ковалёвым. За столом находились также всего две женщины - Ольга и Иня , которые находились в длительных отношениях с двумя бригадирами.

После церемонии представления армия слуг принялась подавать блюда, тогда как другие разливали по хрустальным рюмкам водку. Я не привыкла к такому обслуживанию, но заставила себя расслабиться.

Тост, - объявил Ковалёв, поднимая рюмку. - За мою прекрасную дочь, которая нашла меня вопреки преградам, трудилась и боролась, чтобы дойти до цели.

Яблоко от яблони недалеко падает, - добавил Филипп.

Когда гости подняли свои стопки, я тоже ее подняла, затем поднесла к губам, чтобы сделать глоток...

Все выпили до дна и повернулись в мою сторону. Я вспомнила, что невежливо ставить недопитую рюмку на стол. Пожав плечами, я смело осушила свою, в ответ раздались аплодисменты. Я не смогла сдержать смешок, глядя на Севастьяна, который резко уставился на меня.

Могу поклясться, он приревновал меня к Филиппу, но если ему было не всё равно, так чего же он сам не пришёл за мной?

Как бы то ни было, испортить этот вечер я ему не позволю. Я уже тут, на традиционном русском застолье, пью водку с обширным отцовским... кланом. Я нахожусь на родине, в бывшей царской резиденции.

Я посмотрела наверх, любуясь фресками на потолке. Комната совершенно соответствовала представлению о царской столовой. Я поняла, что никогда раньше настолько не ощущала дух истории. И это немного умерило моё раздражение после исключения из универа.

Сегодня моё хорошее настроение было непробиваемым.

Последовал новый тост:

Za vas, Natalya Kovaleva! - На этот раз моя рюмка опустилась на стол одновременно с другими. Я наслаждалась огнем, приятно согреваясь.

Когда подали zakusku, Филипп наклонился ко мне:

Это называется za-kus-ka.

Вмешался Севастьян:

Натали учила русский - уверен, она знает, что это.

Я бросила на него благодарный взгляд. Если мне станут объяснять каждое блюдо - это будет чрезвычайно утомительно.

Дружелюбное выражение лица не изменило Филиппу, даже когда он произнёс:

Это всего лишь дань этикету, Севастьян. Быть вежливым с гостьей - проводить её от комнаты и всё такое.

Спасибо за напоминание.

Эти двое сверлили друг друга взглядами. Установившееся напряжение было прервано подачей очередного блюда: устриц, украшенных щедрой порцией чёрной икры с дельты Волги. Следом подали рыбу.

Я попробовала восхитительно запечённого палтуса, издав восторженный звук; Севастьян не сводил с меня глаз.

Я опрокинула очередную рюмку; он опять пялится.

Я прислушивалась к истории, которую Филипп, похоже, намеревался мне исключительно шептать; около своей тарелки Севастьян сжал руку в кулак.

Поступки кричат громче слов, Сибиряк. И его сконцентрированное на мне внимание согревало лучше водки.

Когда официанты подали очередное блюдо, Ковалёв объявил:

В честь родной для Натали Небраски.

Это было кукурузное суфле! Я улыбнулась:

Обожаю его! - язык у меня начал заплетаться.

Я снова почувствовала на себе тёмный взгляд Севастьяна. Вспомнил ли он о кукурузном поле? Как прижимал меня там, в грязи? Встретившись с ним глазами, я осушила очередную рюмку.

Ковалёв повернулся к Севастьяну.

Ты ничего не ешь, Алексей?

Он выпрямился.

Наверное, сказывается разница во времени.

Или возраст, - сострил Филипп.

Со спокойной уверенностью Севастьян парировал:

Я справляюсь.

Ковалёв весело произнёс:

Ну, будет, ребята. - Потом повернулся ко мне. - Думаю, наш остроумный Филипп порой забывает, что Алексей много лет подряд принимал участие в боях без правил.

Я подняла брови. Увидев Севастьяна впервые, я подумала, что он боксёр. Это объясняло шрамы на пальцах и сломанный нос. Я вспомнила, сколько раз я видела, как он сжимал кулаки. Для боксёра это было, наверное, привычкой.

Я размышляла о тех, кто бил по этой благородной морде, и мне хотелось дотронуться до него, провести пальцами по коже. Пока я пыталась представить его на ринге, превозмогающего боль, успели подать очередное блюдо.

Десерт. Печеные яблоки, фруктовая пастила - русская разновидность турецких сладостей - и sirniki, творожные блинчики с медом в качестве сиропа. Едва первый кусочек пастилы попал на язык, мои глаза закатились от удовольствия.

После десерта преобладали напитки и громогласный смех. Считалось невежливым оставлять початую бутылку водки, так что все почтительно наполняли рюмку за рюмкой - ну, все, кроме Севастьяна. После тостов его рюмка оставалась сухой.

Пахан рассказывал смешные истории о своих попытках ничегонеделания. Мореплавание? Промах. Яхта теперь представляет собой изысканный риф. Разведение лошадей? Не успел, обнаружил, что осеменитель сбежал из конюшни.