— О нет, мало-помалу, в разных местностях. Теперь я предметы сортирую и упаковываю для отправки в дальний путь. Большая часть уже в сундуках. У меня есть несколько находок, которыми я не натешусь.
— Что же, вы сделали какое-нибудь необычайное открытие?..
— Увы, нет! Я вношу самую скромную лепту в сокровищницу науки. Я нашел несколько ценных вещей для нашего музея, и из них мне особенно дорог скелет
— Когда же это в Боснии жили львы? — спросил лорд Пуцкинс.
— Очень недавно!
— Сколько же лет тому назад?
— Несколько тысяч, — ответил профессор.
— Действительно, «очень недавно», — улыбаясь, проговорил лорд. Легкая насмешка, звучавшая в этих словах, не ускользнула от профессора.
— Я говорю, — поспешил он объяснить, — о породе вымершей. Ныне живущие львы до недавнего еще времени были в Европе нередкими гостями. Они, как известно, не раз нападали на верблюдов войска Ксеркса. Возвращаюсь к моему льву и повторяю: все позавидуют мне, когда я выставлю его скелет в большой зале музея. Понимаете, все косточки налицо! Правда, мой лев составлен из костей нескольких львов, но это уже не моя вина.
— Отсутствовавшие кой-какие косточки вы, вероятно, без большого труда заменили косточками их невинных жертв — антилоп, лошадей…
— Перестаньте! — воскликнул геолог, затыкая уши. — Я не могу слушать подобное непонимание. Мой скелет безупречен. Если хоть одна косточка окажется чужой, я отказываюсь от своего звания ученого. Прежде всего — точность, любезный друг. Минули уже времена таких ученых, которые складывали скелеты змей и драконов из костей медведей, ихтиозавров и мамонтов.
Минули уже времена, когда доказывали пресерьезнейшим образом, что праотец наш Адам был вышиною в 38 ½ метров, а Ева в 37 метров!! Минули уже времена Вольтера[4]
, который объяснял присутствие морских раковин на вершинах известковых Альп тем, что когда-то через эти горы проходили богомольцы в шляпах, украшенных раковинами, и что эти раковины по дороге осыпались с их шляп и остались там до нынешних времен… Минули времена ученых, уверенно заявлявших миру, что окаменевшие рыбы не что иное, как те рыбы, которых привередливые повара богатых римлян выбрасывали за окна кухонь[5]. В настоящее время мы не занимаемся хитроумными выдумками. Мы научились подходить к науке с трепетом и благоговением, и наш девиз: «Точность!» Точность прежде всего!— Не волнуйтесь, профессор. Я вовсе не думал делать неосновательных упреков вашей науке. Я преклоняюсь перед ней. Чему я удивляюсь, так это тому только, что вы так неохотно открываете перед непосвященными тайны прошлого. Хотя, с другой стороны, я не могу не сознаться, что при всем моем доверии к науке и ученым, я все же недоумеваю, каким путем вы узнаете, что такая или иная косточка принадлежала такому-то зверю. Я не могу понять, каким образом вы воссоздаете целый скелет какого-нибудь животного, давно уже исчезнувшего с лица земли, и даже обстоятельно описываете образ его жизни. Ведь ни один ученый целого, неповрежденного скелета этого животного не видел. И тем не менее, я уверен, что вы говорите менее, чем знаете…
— Благодарю вас, лорд, от имени всех моих товарищей за веру в могущество науки. Это поощряет к борьбе с препятствиями, которые мы встречаем на тернистом пути к изучению природы. Но я должен с глубокой скорбью сознаться, что мы не уклоняемся от сообщения добытых истин. Мы говорим все, что знаем, но знаем, к сожалению, пока очень мало. Природа страстно оберегает свои тайны, оберегает всеми способами. Мы же теперь, как огня, боимся прежних увлечений. Если мы чего-нибудь не знаем, мы имеем смелость в этом сознаться. Скажу больше: мы с
— Покойной ночи, профессор!
Лорд Пуцкинс не мог уснуть. В ушах его звучали слова знаменитого профессора о сомкнувшейся щели…
В комнате было душно. Из окна доносился шум насекомых. Какие-то таинственные звуки носились в воздухе, дразнили и манили наружу. Лорд Пуцкинс вскочил с постели и вышел из гостиницы.