Читаем Профессор Криминале полностью

Свита его меж тем потихоньку разрасталась, и титан увлеченно начинал излагать какую-нибудь необычайно глубокую или парадоксальную идею. Я держался в некотором отдалении, временами записывая кое-что для памяти в блокнот. Постепенно выявились определенные пристрастия кумира. Так, он очень любил порассуждать о Дёрде Лукаче — эта тема явно задевала его за живое. «Все мы знаем, что Дёрдь был человеком весьма противоречивым, — заявлял, например, Криминале. — Разум как у Гегеля, чувство истории как у Наполеона...» «Дорогунчик, этому человеку было совершенно наплевать на друзей, даже если их ставили к стенке, — встревала в разговор Сепульхра. — Тебе одно яичко или два?» «Да-да, два... Разумеется, он жертвовал людьми ради идеи. Но, по его глубочайшему убеждению, лучше жить при худшем из коммунистических строев, чем при самом расчудесном капитализме. Спросим себя, почему он так считал?» Сепульхра: «Ясное дело. Потому что ему обеспечили хорошую работу и отличную квартиру. Дорогунчик, тебе дать чистую ложечку?» «Потому что он искренне верил в исторический прогресс, в величие философской идеи, и он во что бы то ни стало хотел участвовать в процессе сотворения истории», — продолжал Криминале. Сепульхра: «Душу он продал дьяволу, вот в чем все дело. Хватит болтать, дорогунчик, а то яичко остынет». Тут Криминале с улыбкой говорил собеседникам: «Теперь вы видите, зачем Господь — или не Господь, а история — дал мужчине жену. Чтобы рядом постоянно находился диалектический оппонент, не позволяющий нам отвлекаться от важных дел ради всякой ерунды». Сепульхра: «Ешь-ешь, а то зачахнешь. И тогда виновата буду я».

После завтрака Криминале с чашкой кофе в руке неизменно удалялся в гостиную. Я скромной тенью крался следом, этакое ничтожество, не смеющее приблизиться к небожителю. В гостиной Криминале методично набирал все свежие газеты: «Репубблика», «Монд», «Нойе цюрхер цайтунг», «Интернэшнл геральд трибюн», «Нью-Йорк тайме». Бескрайний мир с его конфликтами и важными событиями был бесконечно далек от нашей виллы, и пресса приходила сюда по меньшей мере с однодневным опозданием. Для Криминале это, похоже, не имело значения. Он усаживался за стол и нетерпеливо шуршал страницами в поисках новостей, напоминая в эти минуты старого газетного волка. Поглощение информации сопровождалось устными комментариями — великого человека интересовало буквально все. «Так-так. Русские утверждают, что существует международный заговор, цель которого — дестабилизация их экономики, — бормотал он себе под нос. — Знакомая марксистская песня». Или: «Опять про таинственную природу ислама. Что же это в нем такого уж таинственного? Ну, прячут они женщину под чадру, но ведь мы более или менее представляем себе, что там, под чадрой, находится...» Или так: «Очередная гипотеза об убийстве Кеннеди. Все мы знаем, кто это сделал. До чего же все обожают рассуждать про заговоры. Чем людей не устраивают очевидные факты?»

Я наблюдал, как мыслитель разбирается с большой политикой. Потом он переходил к чтению книжных рецензий. С особым удовольствием Криминале изучал списки бестселлеров — вероятно, потому, что там нередко фигурировали его собственные сочинения. Правда, философ никогда это обстоятельство не комментировал, а делал лишь замечания общего характера: «Ага, «Диета для бедер и ляжек» опять на первом месте. И почему это только толстяки любят читать книги?» Затем наступала очередь финансового раздела. Тут Криминале делался похож на пенсионера из кафе — сосредоточенно водил толстым пальцем по колонкам цифр, изучал котировки акций, индексы деловой активности, учетные проценты кредитных ставок, вести из мира крупных махинаций и денежных катастроф. «Что тут у нас? Так, взяточник разоблачен и посажен за решетку. Будет теперь разлагать тюрьму изнутри... Отмывание денег, полученных от наркобизнеса... Арестованы банковские счета офшорной компании... Банкир на скамье подсудимых... Липовые акции лопнули — еще бы, на то они и липовые... Занятнейшая штука — мир денег. Все человеческие грехи как на ладони. Все-таки хорошо, что нам даровано утешение в виде философской науки». «Ты так говоришь, потому что у тебя полно денег», — заявляла на это Сепульхра, обязательно присутствовавшая где-нибудь неподалеку. Газет она не читала — разглядывала картинки в журналах или расчесывала волосы. «Да ты марксистка», — удивлялся Криминале. «От такого слышу», — оскорблялась она.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза