Профессор Криминале

После обеда я предпринял вылазку в деревню — позвонить Лавинии. «Дорогуша, вчера вечером я присутствовала на совершенно изумительной свадьбе», — сообщила она вместо приветствия. «А кто женился?» «Как кто? Разумеется, Фигаро. Блестящая постановка, просто блестящая. А что там происходит у тебя? Как-то ты подозрительно затих». Я рассказал ей о красотах Бароло и о семейной идиллии Криминале. «Фрэнсис, семейная идиллия нас не устраивает, — встревожилась Лавиния. — Мы ведь телевизионщики. Позволь напомнить тебе фразу из твоего великолепного сценария — я наконец его прочла. Вот «Криминале — истинный Гаргантюа во всем, что касается радостей жизни, в особенности радостей плоти. Его жизненный путь овеян политическими парадоксами и романтическими тайнами». «Да-да, помню, — смутился я. — Что поделаешь, я тогда был значительно моложе». «Нет уж, Фрэнсис, вынь да положь мне тайны. Помни: залог успеха — интрига, конфликт, проблемность. Ты ведь не на каникулах, ты ведешь расследование. Семейная идиллия — камуфляж, я уверена в этом». «Что же мне делать?» «Рой землю носом. Устрой обыск в его комнате. В общем, не сиди сложа руки».

Однако первые дни конгресса прошли мирно, без каких-либо происшествий. Для этого времени года погода выдалась на редкость удачная: с утра свежо и ясно, после обеда, как по заказу, стремительный ливень. Настроение ландшафта сразу менялось, из классического — сочного, залитого солнцем — он превращался в уныло-романтический, с намеком на некоторую интимность. Вершины дальних гор окутывались туманом, ближние холмы придвигались еще ближе, кипарисы и скалы становились четче и контрастнее. Дождь повисал плотной портьерой, устраивал настоящее половодье всюду, где имелись канавы и ручейки. Зеленые гроты промокали насквозь, фонтаны с бессмысленным упорством пускали навстречу влаге небесной свои механические струи. Озеро подергивалось рябью, ослепительными фейерверками рассыпались каскады молний, и подчас особенно яркий пучок интенсивного света выхватывал из полумрака какой-нибудь замок или монастырь, которые при обычном освещении с Бароло разглядеть было невозможно. А потом дождь так же решительно прекращался, озеро немедленно успокаивалось, горы вылезали из укрытия, птички вновь выходили на сцену. «Бог — садовник, он знает, что природе нужно», — с чисто итальянской мудростью объясняли официанты во время ужина, когда участники конгресса при свечах уплетали спагетти, запивая их вином. Надо сказать, что с каждым днем писатели и политики привыкали друг к другу все больше, обнаруживая между собой немало общего.

Итак, в первые четыре дня природа приветствовала нас нежными рассветами, похожими на улыбку целомудренной девы, каковых, впрочем, ныне уже не сыщешь — все они превратились в консультантов по маркетингу, генеральных директоров электронных корпораций или в еврочиновниц, вроде суровой Козимы Брукнер. С этой дамой я больше в контакт не вступал, но видел ее ежедневно, нередко ловил на себе ее тяжелый, подозрительный взгляд, наведенный откуда-нибудь из дальнего конца зала или обеденного стола. Похоже, фройляйн села мне на хвост точно так же, как я сел на хвост Криминале. А к сему последнему я потихоньку подбирался все ближе и ближе, стараясь, однако, не привлекать к себе внимания. У меня крепло убеждение, что Криминале не тот, за кого себя выдает. Вернее, не тот, каким его считает публика и каким я его воображал, трудясь над сценарием в квартире Роз на Ливерпуль-стрит. Книга Кодичила усугубила мое заблуждение, но верить ей, судя по всему, не стоит, тем более что написал ее, как выясняется, вовсе не Кодичил. Безусловно, в Басло Криминале была тайна, но, кажется, не из тех, в которых нуждался я.