Профессор Криминале

Истинная тайна этого человека, думал я, отнюдь не в сфере политических комплотов, экзотических интрижек и экстравагантных причуд. Нет, главная загадка — он сам: его диковинная, но совершенно неотразимая харизма; поразительная сила интеллекта; наконец, ощущение того, что он может знать ответы на вопросы, которыми мучается наша сумбурная эпоха. Я был совершенно искренен, когда сказал профессору Монце, что Криминале производит впечатление. Да, он поистине впечатлял, причем сила его личности действовала не только на достопочтенных участников конгресса, но даже на такого скептического и вечно сомневающегося Фому, как я. Криминале был истинным писателем в кругу писателей и истинным политиком в кругу политиков, но чувствовалось в нем и нечто сверх того, он был больше чем писатель и больше чем политик. Даже его пресловутое отсутствующее присутствие и то казалось исполненным особого смысла. Сразу делалось ясно, что Криминале не большой любитель конгрессов и конференций, но в то же время в его лице всякий форум обретает свой естественный центр, свою точку опоры. Вокруг философа постоянно толпился народ, он был всем нужен. Казалось, исчезни Криминале, и в присутствии прочих делегатов не будет никакого смысла. И Басло возвышался над всеми неколебимой скалой, гордой в сознании своей царственности и независимости.

Самое удивительное то, что Криминале, невзирая на свою достаточно запутанную политическую биографию, не являлся приверженцем ни одной из идеологических доктрин. «Вы спрашиваете, в чем состоит моя теория? — переспросил он как-то при мне с непонимающим видом. — Какая теория? Я как философ в принципе против любых теорий. Я не Карл Маркс. Для меня главное — не переделать мир, а постараться его понять. И помочь в этом другим». С самого первого своего выступления (кстати говоря, люди, которым оно сначала активно не понравилось, теперь превозносили тот памятный спич до небес) Криминале держался подчеркнуто откровенно: в открытую проявлял тревогу, скептицизм, неуверенность, в открытую иронизировал. Помню, он сказал, что философия — наука ироническая. Мне такой имидж казался вполне симпатичным: либеральный гуманист из запоздалых — лично я к таким испытываю слабость. Мне нравится, когда человек высказывает свои убеждения без металла в голосе, не боится ставить под сомнение свои верования, спорит с Богом, пародирует кумиров и деконструктивирует классические тексты. Я и сам стараюсь придерживаться того же стиля, но по соображениям куда более заземленным. Я наблюдал за Криминале и чувствовал, как недоверчивая подозрительность уступает место искреннему интересу.

Разумеется, на самом деле, как будет видно из дальнейшего, я был очень далек от понимания этого человека. Но, подобно художнику, приступившему к работе над портретом, я уже сделал первый набросок, «схватил» форму черепа, линию профиля, общий рисунок характера. Международные конференции обладают странным свойством создавать атмосферу редкостной доверительности между совершенно посторонними людьми, которых свели вместе случай, приглашение с магической фразой «расходы оплачиваются» и дешевый авиабилет по системе АПЕКС. Такие встречи — одна из характернейших примет нашего времени. При этом от сотоварища по форуму никак не ожидаешь коварства и предательства, в отличие, скажем, от любовных партнеров, ненадежность которых, надо заметить, тоже является одной из характернейших примет эпохи.

Я беззастенчиво пользовался неформальностью обстановки, чтобы подобраться к своей жертве поближе. Я видел сильные стороны Криминале: старомодную учтивость, остроту ума, властность. Видел и его слабости: нескрываемое самомнение, ироническую уклончивость, вселенское безразличие. Он был одновременно толерантен и непримирим, великодушен и жесток. Лавиния требовала от меня, чтобы я «покопался в его любовных делишках», добыл ей «интриги, конфликты, проблемность», а меня все больше и больше увлекало нечто совсем иное — личность Басло Криминале.