Профессор Мориарти. Собака д’Эрбервиллей

В разгаре бал, застыла душная тропическая ночь,

И о Кэрью подумала девица вдруг *;
Безлюден двор, шаги её легки, недвижна тьма,
И только вальс разносится вокруг **.

* Хоть вспомнила, спасибо и на том. Заметьте, Ш. К. пырнули кинжалом, но устроить вечеринку ей это не помешало. — С. М.

** Поэтическая вольность, граничащая с грубой ложью. Сразу же представляется целый оркестр: сам Штраус взмахивает дирижёрской палочкой, над плацем плывёт красивая мелодия. Тогда как в обычном военном поселении музыкальные изыски ограничиваются капралом с покоробившейся от жары скрипкой, мальчонкой с варганом и каким-нибудь валлийцем, бывшим шахтёром, которого в своё время погнали в шею из хора за непристойное поведение (и отсутствие слуха). Репертуар же сплошь состоит из песенок вроде «Выйди в сад поскорее, Мод! (И там я тебя поимею!)» или «Мне снились мраморные залы (и принца Альберта причиндалы)». — С. М.

Раскрыта дверь *, в окошке серебрится свет луны,

И поскользнулась вдруг, издав испуга вздох.
Пол весь в крови, а в сердце у Кэрью торчит ужасный нож **,
Так отомстил коварный жёлтый бог.

* А где, интересно, были караульные? Я бы хорошенько спросил с чёртовых подонков: как ухитрились они проворонить чокнутых любителей яков? — С. М.

** Какое горе, ведь, разумеется, гораздо приятнее погибнуть от прекрасного ножа. — С. М.

Есть одноглазый жёлтый бог на севере от Катманду *,

А возле города стоит из камня белый крест;
Приходит девушка рыдать к могиле бедного Кэрью,
А жёлтый бог без устали таращится окрест **.

* Да, Дж. Мильтон особенно не утруждался и просто переписал первую строфу. Представьте себе, сие творение читает с выражением какая-нибудь сестрица банковского клерка: первый раз произносит эти слова с игривым выражением, упирая на ритм (тамди-тамди-да), а второй — уже с трагическим, делает страшное лицо, чтобы донести до слушателя всю глубину бессердечного, зловещего финала. Полагаю, виноват во всём Редьярд Киплинг. — С. М.

** Заметили недомолвку? У бога остался только один глаз, потому что Ш. К. стащил второй? Или же идол изначально был подобен Полифему, а теперь его единственное око к нему вернулось? Скажем так, мистер Хейз и сам толком не знал, вот и напустил туману. На самом деле бог всегда был одноглазым. А поэт так и не услышал настоящего конца этой истории. — С. М.

Да, знаю, что вы подумали: если нездоровая тяга к изумрудам свела Шального Кэрью в регулярно оплакиваемую девицей могилу на севере от Катманду, каким же образом он в целости и сохранности (хоть и с бледной физиономией) явился в нашу лондонскую приёмную? Ха, читайте дальше…

IV