Профессор риторики

Вечером, после беготни по спортивным магазинам – в жарком дыму Вэй Юнь, да и я тоже, скорее не бегали, даже идти быстро не могли, а так – переползали, присаживаясь везде, где можно было выпить кофе, а колу мы пили по дороге, прямо из бутылок, не переставая, – я вошел наконец в свой дом, бросил в коридоре рюкзак и пакеты с покупками и подошел, как всегда, к окну.

Закат был точь-в-точь как вчерашний. Расплавленный диск в сером тумане… И я вспомнил ту песню – цыганскую песню, что свела с ума Федю Протасова в «Живом трупе», – ту, что так часто пел под гитару мой дед, отец профессора. Называлась она странно – «Невечерняя». И слова там были странные – про туман на поле, туман серо-пегий… Я плохо помню деда, совсем почти не помню, но эта любимая песня матери – звучит, и стонет, и стелется поверх росистой травы на лугу у Истры, под густыми пеленами ночного тумана, тумана невечернего… «Невечерняя заря занималася…» Больше ничего, ничего не помню… Только переборы гитары, то звучные, как далекий гром за рекой, то тихие, близкие, звенящие, словно тонкие браслеты на тонкой руке…

Дед мой прошел всю войну с гитарой. Пел там. На войне – пел. Невозможно это понять, невозможно. Думать об этом трудно. Нельзя, наверное. Почему он выжил? Что за судьба – выжить, от подмосковных стылых высот, мерзлых окопов, и до рейхстага – выжить. А потом – жить… И я вспомнил строчку из песни другой эпохи, недавней вроде бы, но такой уже неразличимо далекой: «А в мире есть закон, и он гласит: кто любит, тот и должен быть убит». Высоцкий, кажется. А потом: «Кто любит, тот не должен быть убит».

Мой дед выжил. Что это значит? Что справедливо и то и другое. Нельзя было не умереть. И он умер. И остался в живых. Он был убит – и выжил. И жил. А любил – всегда. И его любили. И мать мою назвали его именем – Сашенькой. Бабушка говорила, что другие имена для нее просто не существуют.

Я подошел к старому шкафу и с трудом выдвинул нижний ящик. Дерево лишь слегка повело от времени, шкаф был надежный, дубовый, но ящики слушались не сразу. Не «Икея» все-таки. И вынул папку, пожелтевшую послевоенную картонную папку с завязками, и сел за стол, и положил перед собой плотные сероватые листы. И маленькую книжечку со звездой на темно-красной, почти черной коленкоровой обложке.

«Красноармейская книжка. Яворский Александр Александрович. Старший сержант. Старший орудийный мастер. Год призыва – 8 августа 1940. Наименование части: 313 Зенитно-Артиллерийская Варшавская Краснознаменная орд. Б. Хмельницкого дивизия.

Прохождение службы: Московский фронт – 21.6.41–18.5.43. Брянский фронт – 6.6.43–9.5.45. I Белорусский фронт.

Правительственные награды. Медаль «За боевые заслуги» – 17.2.44. Орден «Красная Звезда» – 31.8.44. Медали «За оборону Москвы» – 1.5.44. «За взятие Берлина» – 5.45. «За освобождение Варшавы». «За победу над Германией» – 9.5.45.

Ранения и контузии в период Великой Отечественной войны. Легко ранен в грудь в октябре 1943 г.».

Вот и все. Все! Легко ранен в грудь.

Сверху на каждом листке книжки написано: «Красноармейскую книжку иметь всегда при себе. Не имеющих книжек задерживать».

Наградные листы я разложил в хронологическом порядке и стал читать – внимательно. Не торопясь. Читал их в первый раз в жизни. И не торопился, кажется, тоже

– впервые.

Январь сорок пятого. Вверху на листе– портрет Сталина, по сторонам знамена, в дубовые ветви вплетены орденские ленты. Внизу, под текстом благодарности, – солдат держит древко знамени, оно реет на ветру, на пилотке звезда, рука указывает вперед, за спиной развевается плащ Георгия Победоносца, за солдатом дым пожарищ, наступают наши танки, следом бегут другие солдаты, а некоторые лежат. Лежат неподвижно на поле боя. Но это, видно, враги.

«Тов. старший сержант Яворский Александр Александрович. Приказом Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза товарища Сталина от 17 января 1945 года Вам объявлена БЛАГОДАРНОСТЬ за отличные боевые действия при овладении столицей союзной нам Польши городом Варшава – важнейшим стратегическим узлом обороны немцев на реке ВИСЛА. Командир части № 31436 подполковник Ухальцов». Подпись, широко размашистая, вверх устремленная. Полевая печать войсковой части.

Второй лист. Сверху рисунок тот же – Сталин в знаменах, лентах и дубовых листьях, – а под текстом – три острые иглы кирх, руина стены с вывеской «Otto Wirhenih» (написано готическим шрифтом), обломкизданий, падающие столбы линий электропередач, поверженные немцы, над ними – наши солдаты с винтовками наперевес, впереди мчится танк – экипаж у башни, винтовки изготовлены к бою.

«Тов. старший сержант Яворский Александр Александрович. Приказом Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза товарища Сталина от 11 февраля 1945 г. № 274 за овладение городами ДОЙЧКРОНЕ и МЕРКИШ-ФРИДЛАНД – важными узлами коммуникаций и сильными опорными пунктами обороны немцев в Померании всему личному составу нашего соединения, в том числе и Вам, принимавшему участие в боях, ОБЪЯВЛЕНА БЛАГОДАРНОСТЬ». Печать и подпись те же.