Читаем Профессор Вильчур полностью

Диагноз Люции был правильным. Это было действительно гнойное воспаление. Температура 38,5. Сильные боли вдоль паха и вглубь брюшной полости указывали на то, что операцию не следовало откладывать. Больного перевели в операционную.

– Вам достаточно будет помощи Донки? – спросила Люция.- Донка уже не раз ассистировала при операциях.

Кольский нерешительно взглянул на девушку.

– Поскольку я еще незнаком с местными условиями, мне бы хотелось на этот раз…

– Хорошо. Донка все подготовит, а я приду позже. За это время я только вырву зуб одному праведнику, который корчится от боли.

Кольский удивился.

– Как это? И зубами вы должны здесь заниматься?

– Ах! – рассмеялась она.- Всем. Самый ближайший зубной врач живет в тридцати километрах отсюда.

Минут через двадцать она появилась снова, и Кольский приступил к операции, проклиная в душе какую-то оставшуюся назойливую осеннюю муху, которая беспрерывно надоедала ему.

– Это ужасно,- думал он,- проводить операцию в таких условиях. Здесь же каждую минуту может сесть муха на открытую рану.

Люция, точно угадав его мысли, произнесла:

– Мухи – наше самое большое бедствие. Вы не представляете себе, чего стоит нам выгнать их из этой комнаты летом. Кажется, что они проникают через стены.

– Это очень опасно с точки зрения антисептики,- заметил Кольский.

– Я согласна, но с ними никак не справиться.

У Кольского на кончике языка уже был совет, что можно уехать отсюда, но он вовремя сдержался.

– Несмотря на это, слава Богу, у нас не было случая заражения, и все операции заканчивались благополучно,- сказала Люция.

Удалась и эта. Благодаря помощи Кольского все пациенты были приняты до шестнадцати часов. Поэтому доктор Павлицкий, приехавший несколькими минутами позже, не нашел для себя работы и, шутя, предъявил Кольскому претензии, что тот отнимает у него хлеб. Они долго разговаривали за чаем, при этом Павлицкий расспрашивал Кольского об отношениях в медицинских кругах Варшавы, о новых методах лечения некоторых заболеваний и наконец о Добранецком и его состоянии. Поскольку он не был проинформирован о конфликте между Добранецким и Вильчуром, то сообщение об отъезде профессора в Варшаву воспринял как само собой разумеющееся. Он даже высказал предположение:

– Кто знает, не уговорят ли профессора остаться в столице навсегда. По правде говоря, не благо для общества, что такой известный ученый ограничил свое поле деятельности глухой провинцией.

Люция покачала головой.

– Наверное. Но профессор уже столько сделал для общества, что имеет право подумать о себе, а здесь он чувствует себя лучше всего.

После отъезда Павлицкого Кольский заметил:

– Я, по крайней мере, не уверен в том, что с такой убежденностью вы утверждали.

– Что профессор чувствует здесь себя лучше всего?

– Да,- подтвердил Кольский.- Он покинул Варшаву от отчаяния. И я не удивился бы нисколько, если бы его сейчас там задержали.

Люция улыбнулась.

– Вы его очень плохо знаете, если так говорите. Я ручаюсь, что он покинет Варшаву сразу же после операции. Он не останется там ни одного дня дольше, чем это необходимо.

Кольский задумался и после паузы сказал:

– Возможно, вы правы… Возможно… Собственно, это объяснялось бы возрастом профессора. Но… сейчас, когда я вижу все это вокруг, эти условия работы и эту ежедневную серость, я не могу понять, как вы можете выдержать здесь, панна Люция.

– Здесь вовсе не так плохо,- пожала она плечами.

– Мне напоминает это,- продолжал он в задумчивости,- преддверие нирваны, как бы вход на кладбище. Здесь все замирает в ленивой монотонной тишине… Нет, вы не думайте, что я хочу внушить вам чувство отвращения ко всему этому. Вовсе нет. Мне только кажется непонятной расточительностью терять здесь свои молодые годы, самые лучшие годы жизни.

– Вы забываете об одном, пан Янек: бывают чувства, которые серое однообразие могут превратить в самую прекрасную сказку, которые то, что вы называете тоской и безнадежностью, способны превратить в безоблачное счастье.

Кольский пожал плечами.

– Разумеется. Я понимаю это.

– Нет, вы не понимаете. Понять это может лишь тот, кто сам способен на такое, кто способен почувствовать и пережить эти радости, кого они могут наполнить и удовлетворить. Вот вам тест на испытание: вы были бы способны для любимого человека отказаться от Варшавы, карьеры, денег, удовольствий, развлечений и поселиться в глухой провинции, например, здесь? Кольский почувствовал, как сердце его затрепетало, и ответил:

– Я бы смог.

Люция покачала головой.

– Не верю.

Он посмотрел ей прямо в глаза и отчетливо произнес:

– А вы проверьте. Скажите одно слово, только одно слово. Достаточно только одного вашего слова.

Перейти на страницу:

Похожие книги