Профессор Желания

И папа лихорадочно пересказывает для мистера Барбатника и Клэр (которая виду не подает, что уже успела совершить точно такую же сентиментально-ностальгическую прогулку несколько недель назад в обществе Кипеша-младшего, который уже тогда объяснил ей все, что нужно, про Селедочного Короля) анекдотическую историю своей главной жизненной магистрали, метр за метром и год за годом, от инаугурации президента Рузвельта по сию пору, когда в Белом доме сидит уже Линдон Джонсон. Положив руку на пропотевший насквозь короткий рукав его летней рубашки, я говорю отцу:

— Не сомневаюсь, что, если тебя не остановить, ты расскажешь нам и о том, как людям жилось до потопа.

Моя шутка приходится ему по вкусу; впрочем, сегодня ему по вкусу буквально все.

— А ведь верно! Что-то я разболтался. Но эта улица для меня и впрямь Аллея Воспоминаний!

— Папа, чудовищно жарко, — говорю я ему. — Сильно за тридцать, а то и все сорок. Может быть, если мы чуточку умерим прыть…

— Как это так — умерим прыть? — И, подхватив Клэр под руку, он пускается в пародийный пляс прямо на мостовой.

Барбатник, вытерев лоб носовым платком, с улыбкой говорит мне:

— Он этого столько ждал!

— Уик-энд на День труда! — весело восклицает папа, пока я припарковываю машину на стоянке у служебного входа в главный корпус некогда нашей гостиницы.

Не считая самой парковки, залитой свежим цементом, и воспаленно-розового цвета, в который выкрашены все здешние строения, в гостинице вроде бы практически ничего не переменилось, кроме, разумеется, ее названия. Нынешний владелец и управляющий — изрядно озабоченный парень, лишь ненамного старше меня, женатый вторым браком на молодой, но лишенной малейшего обаяния женщине. Я уже виделся с ними обоими, ненадолго заехав сюда вдвоем с Клэр в конце июня, в порядке, так сказать, собственного ностальгического визита. Однако нынешним хозяевам отеля никакая тоска по незабываемо прекрасному прошлому не присуща; так туристы, трясущиеся от страха в утлой лодочке, которую несет бурное течение, не ностальгируют по золотому веку пирог из березовой коры. Когда папа, ухватив общую ситуацию, осведомляется у хозяев, как это так вышло, что даже на праздник гостиница не набита битком (что, как он тут же доводит до их сведения, было в его дни абсолютно немыслимо), нынешняя владелица становится еще больше похожа на бульдога, а ее муж (здоровый детина с блеклыми глазами и рябой физиономией, на которой застыла приветливая гримаса, славный, исполненный лучших намерений парень, кредиторы которого, однако, не приходят в восторг от его планов, плавно перетекающих аж в двадцать первый век) поясняет, что ему еще не удалось внедрить свой бренд в общественное сознание.

— Мы, знаете ли, — неуверенно и несколько нелогично добавляет он, — только-только начали модернизировать пищеблок.

Его жена, вмешавшись, вносит необходимую ясность: молодые люди пренебрегают гостиницей, полагая ее заведением исключительно для пожилых и старых (в чем она, судя по ее тону, винит моего отца), тогда как приличную семейную публику распугал их предшественник — тот человек, которому папа, собственно говоря, и продал гостиницу и который (а ему, кстати, не удалось заплатить по счетам в августе своего первого и единственного года в качестве хотелье), оказавшись вторым Хью Хефнером,[47] предоставлял приют самой настоящей швали.

— Во-первых, — начинает папа, прежде чем я успеваю схватить его за рукав и оттащить в сторону, — величайшей ошибкой стала смена названия. Тридцать лет преуспеяния, построенного на честности и радушии, тем самым были просто-напросто выкинуты на помойку. Конечно, стены можно выкрасить в любой цвет, раз на то ваша воля, но вообще-то им положено быть белыми. Однако дело даже не в этом. Вот скажите мне, почему никто не переименовывает Ниагарский водопад? Только потому, что тогда туда перестанут приезжать туристы!

Хозяйке гостиницы хочется засмеяться ему в лицо. Во всяком случае, такое желание она высказывает:

— Мне хочется засмеяться вам в лицо!

— Вот как? А почему же?

Папа уже и сам в ярости.

— Потому что в наши дни, в нынешнюю эпоху, в гостиницу, которая называется «Венгерский Пале-Рояль» никого и калачом не заманишь!

— Нет-нет. — Хозяин пытается смягчить резкость жены, при этом он лезет в карман за серебристой упаковкой лекарства от язвы и извлекает из нее две таблетки. — Проблема в том, Жаннет, что мы попали в мертвую зону между двумя жизненными укладами, вот что нам предстоит преодолеть в первую очередь. Я не сомневаюсь, что, как только мы модернизируем пищеблок…