— Лично вам я приказываю вступить в командование группой.
— Слушаюсь.
— Первухина доставить в наше посольство, передайте нашим, чтобы его первым же бортом отправили в Москву. По дороге ни в какие разговоры с ним не вступать.
— Ясно.
— Вот телефон, звоните, вам подтвердят мои полномочия.
— Не надо, я уже в курсе.
— Известите остальных.
— Есть.
Через два дня Родина встречала героев: всех нас, военного атташе и живого, только слегка потрепанного генерала. Что касается лично вашего покорного слуги, то дело до объятий и поцелуев не дошло. Я сразу же загремел под служебное расследование. Как выяснилось, генеральский сынок Юра умел пользоваться не только ножичком. Он удивительно ловко состряпал донос, и добрые две недели мне пришлось писать объяснительные, оправдываться, разве что не каяться.
Хорошо еще, что за меня вступился Терехин, к тому времени уже адмирал и, как я узнал позже, группа в полном составе подала рапорты о произошедшем. Спасибо ребятам.
За то дело меня все-таки наградили. Через полгода и чем-то очень несерьезным, типа юбилейной медали «За образцовый проезд в трамвае».
«Крота» вычислили. Им оказался тот самый помощник военного атташе, единственный из всех, причастных к этому делу, с кем рассчитались быстро и по справедливости.
Первухину, насколько мне стало известно, объявили всего-навсего выговор, даже не строгий. А еще через четыре месяца его донельзя успешная карьера внезапно закончилась. Юра, что называется, не по чину выступил в одном популярном московском кабаке. Ему приглянулась дамочка, коротающая время в компании пузатенького субъекта в костюмчике стоимостью в полугодовую зарплату начальника Юриного начальника, и он, недолго думая, предложил ей «бросить этого борова» и присоединиться к «настоящему мужчине». Завязалась оживленная дискуссия, в которой самое деятельное участие приняла охрана спутника той самой красотки. Первухин без особого напряга отключил охраняющих тело, а самому охраняемому нахлобучил на голову фаянсовую супницу с еще не остывшим куриным супчиком, после чего покинул поле битвы по-английски, то есть не попрощавшись.
Освобожденный ресторанной прислугой от столь экзотического украшения пострадавший начал мстить сразу же, даже не стряхнув с ушей лапшу. Отточенным движением он выхватил из внутреннего кармана испохабленного бульоном пиджака свое оружие — «скромную» телефонную трубку, украшенную по периметру драгоценными каменьями, и набрал парочку заветных номеров.
Все, чего смог добиться Юрин папа, это невозбуждения уголовного дела по факту. «Настоящий мужчина» вылетел из доблестных вооруженных сил, обгоняя собственный мат и визг. Поговаривали, что после случившегося он изрядно «присел на стакан» и в итоге сгинул где-то в дебрях недорогих распивочных.
Глава 35
Не сгинул, стоял передо мной живой, здоровый и радостно скалился.
— А говорили, что ты спился, на фиг.
— Как видишь, Стасик, все у меня в порядке.
— Если ты помнишь, я очень не люблю, когда мне хамят. Ты как-то раз попробовал…
— И ты меня сделал, — рассмеялся он.
— Сквитаться не хочешь? — вежливо поинтересовался я. — А то давай, если не боишься, конечно. — Я шагнул к нему.
— Стас, — укоризненно протянула Даша. Я повернулся к ней. Коварно предавшая меня возлюбленная, теперь уже, увы, бывшая, стояла в дверях, держа меня под прицелом.
— В руке не дрогнет пистолет, — продекламировал я, замерев.
— Это револьвер, дурачок, — ласково поправила она. — Стой и не дергайся.
Ну, конечно же, револьвер. «ОЦ-38», бесшумной стрельбы, калибр 7.62, пятизарядный.
У меня на груди появилось небольшое пятнышко малинового цвета. «С лазерным прицелом», — подсказала услужливая память. Пятнышко опустилось на живот, потом чуть ниже. Я поежился. Видимо, пожалев мои расшатанные нервы, она отключила прицел.
— Можно я присяду, а то что-то ноги ослабли, — хрипло попросил я.
— Только без глупостей.
— Совсем старый стал, — пожалел меня Юра.
— По ночам кричит и плачет, — наябедничала Даша.
— Закурить можно?
— Только медленно и печально. Я неплохо стреляю.
— Кто бы сомневался… Да, ребята, здорово вы все-таки меня обули, — признал я.
— Как не фиг делать, — согласилась она. — А еще говорили, что ты — лучший.
— Какой, к черту, лучший, развели как лоха деревенского.
— Давай, докуривай, — поторопил меня Юра, — пора ехать на встречу с твоим дружком Греком.
— Его что, тоже побрали?
— За ним уже поехали.
— А вспомни, любимая, как блестели твои глаза, — со слезой в голосе вскричал я, — словно ночные звезды над Самаркандом!
— Для этого, милый, существуют специальные капли, — просветила меня любимая. — Юра, что-то он уж больно спокойно себя ведет, да еще и шутит.
— Школа. Все, Стасик, хорош травить организм. Вставай, пошли. Машина у подъезда. На лестнице не шали, хуже будет.
— Куда уж хуже, — вздохнул я. — А в машине можно немного пошалить?
— Боюсь, не получится.
— Что так?
— Вот, держи, — Он бросил на стол передо мной капсулу в облатке. — Проглоти, и через пять минут будешь спокоен, как рыбка пескарь.
— Дорогая, принеси водички запить, — попросил я.
— Перебьешься.