Через пару часов врач вернулась в комнату ожидания с более мрачным выражением лица, чем раньше. Она рассказала нам, что у Раузера во время операции случился сердечный приступ, и Джимми протянул руку и схватил меня за локоть, чтобы удержать. Раузера оживили, но он боролся за свою жизнь. Он впал в некое овощеподобное состояние. Он дышал самостоятельно, но это было все. И вот врачи пожимают плечами, смотрят на вас с сочувствием и советуют вам надеяться на лучшее, но готовиться к худшему. Это как, черт возьми? Мне казалось, что у меня тоже дырка в груди, как у Раузера. Просто продолжай двигаться, приказала я себе, просто найди и прикончи ублюдка, который это сделал. Мне было так хреново на душе, что я спотыкалась на каждом шагу, как пьяная, но если б я остановилась, то развалилась бы на части. Я это знала. Мне захотелось выпить. Я не была создана для горя и потерь.
В городе был один из детей Раузера, его сын. Дочь собиралась прилететь на следующий день. Аарону, тезке отца, было двадцать шесть лет, он был красив и у него дома был двухлетний ребенок. Он был очень добр ко мне, но ему требовалось время с отцом, особенно сейчас. Никто не знал, чем все это могло кончиться. У Раузера было действующее завещание, в котором говорилось, что парентеральное питание допустимо лишь в ограниченный период времени, но он абсолютно хотел, чтобы ему дали умереть, если он не сможет дышать самостоятельно. Каждый раз, когда входила в его палату, я молилась о том, чтобы увидеть, как поднимается и опускается его грудь. Как резко изменилась жизнь после той прогулки в День благодарения, когда мы, прильнув друг к другу, смеялись над его дурацкими шутками… Я прокручивала это в памяти тысячу раз.
В конце концов я вышла из больницы и шагнула навстречу миру без моего лучшего друга. Нашла свою старую «Импалу» – она была отремонтирована со всеми прибамбасами, о которых договорился мой отец: новые ремни безопасности, система сигнализации и GPS-трекинг. Поехала домой – принять душ и поесть. Мне нужно было заставить себя поесть.
Я была так измотана, что не могла ясно мыслить. Как вообще можно есть, как можно даже глотать, когда тебя разорвали пополам?
Я закрыла глаза и вдохнула холодный воздух. Праздники. О боже… Как я могла провести праздники без Раузера?
Я покормила Белую Мусорку и плюхнулась на диван. Я была измотана, но мне не хотелось сидеть вдали от больницы слишком долго. Я боялась, что он умрет, просто перестанет дышать, пока меня не будет.
Когда построили кирпичный дом Раузера, президентом был Эйзенхауэр. В те годы пары спален казалось достаточно. Раузер добавил застекленную веранду и французские двери из главной спальни, построил нижнюю веранду и огородил двор для собаки, которую заведет, когда темп его жизни замедлится. Был еще чердак, за который он так и не взялся. Дом был маленький, но Раузер снес пару стен, и он стал светлым и просторным.
Я вошла в ванную и увидела там его бритву, уловила запах его лосьона после бритья. В больнице он был так далек от меня, как та раковина, которую можно потрогать, но нельзя проникнуть внутрь. В этом доме мы кричали, болея за «Брэйвз», пили кувшин за кувшином сладкий чай со льдом, поглощали тонны готовой еды, какую только способна предложить Атланта. Я вспомнила, как Раузер сообщил моей матери на День благодарения, что его вполне устраивает наша привычка брать еду навынос. Вспомнила, как он посмотрел на меня, когда говорил это, как потянулся к моей руке.
Я побрела на кухню и включила газовую плиту. По утрам Раузер готовил ковбойский кофе. Такой же резкий и приблизительный, как и он сам, напиток этот ударял в желудок, как аккумуляторная кислота. Никаких мерных ложек, просто возьмите на глазок молотый кофе, бросьте в кастрюльку с водой, доведите до кипения и процедите прямо в чашку. Это был лучший кофе, какой я когда-либо пила.
Однажды субботним утром я появилась у него дома слишком рано. Он открыл дверь в трусах-боксерах и с прищуром посмотрел на меня. Я плакала – с Дэном случилась какая-то глупость, очередной прыжок веры, очередной удар разочарования. Раузер не иначе как косил под Дона Кинга [23]
, потому что его волосы стояли дыбом. Он зевнул, обнял меня, нашел футболку и встал у газовой плиты, чтобы приготовить ковбойский кофе. Раузер был для меня таким хорошим другом… Без него здесь было невыносимо.