Профиль незнакомца

– Нагнетание ярости, – произнес он, сопроводив свои слова одним из этих таинственных «хм» – звук, который в совершенстве освоили врачи и механики. Он читал вслух предварительный профиль и характеристику жертв, которые я закончила в больнице, а затем по возвращении домой распечатала, как если б он оценивал мою работу. Я не возражала. Если ваша работа не выдерживает рецензирования, ее не должно быть вообще, и сколь эгоистичным и ленивым ни был Доббс сейчас, когда-то он являлся непревзойденным криминалистом, кем я восхищалась и кому даже доверяла. Интересно, когда он перестал искать в деле правду, в любом деле и любую правду? Когда слава стала важнейшим фактором в его работе? Что изменило его?

– Ты вообще не считаешь это возмездием? – спросил он, поднимая на меня глаза.

Раузер подался вперед.

– Типа, кто-то сделал мне больно и поэтому я срываюсь на тебе, потому что ты напоминаешь мне о них?

– Совершенно верно, – ответил Доббс.

– Мы видим множество ножевых ран. Мы на протяжении длительного периода наблюдаем нападения, – сказала я. – Вряд ли это возмездие в чистом виде. Скорее, потребность насладиться мучениями жертвы.

Доббс снова хмыкнул.

– Возможно, садистские наклонности проявляются уже на месте. Но само количество свидетельств ярости предполагает, что это нечто личное. Учитывая связь, установленную между вашими жертвами, логично предположить, что убийца происходил из семьи, участвовавшей в подобных судебных процессах в той или иной роли – истца или ответчика, матери или отца, братьев и сестер, возможно, неким образом затронутых неблагоприятным решением. Это – прямо или косвенно – вырвало что-то из жизни преступника.

Доббс посмотрел на Раузера.

– Это одна из вещей, которые вы увидите в прошлом подозреваемого. Разумеется, если у вас будет подозреваемый. Наряду с другими характеристиками, которые уже перечислила доктор Стрит, – такими как мобильность профессии, зрелый возраст, единственный ребенок, пожертвования детским организациям и так далее.

– Первая и две последние жертвы вызвали у преступника какую-то эмоциональную реакцию, – указала я. – Энн Чемберс, первая известная нам жертва, подверглась гораздо большей жестокости, нежели все остальные, до последней, Лабрека. Что послужило триггером? Мы знаем, что дело не в каком-то гражданском иске. У Лабрека в прошлом таковых не было, как и у Энн Чемберс. Затем Дэвид Брукс… к нему были проявлены забота и уважение, он был убит быстро и, по-видимому, бесшумно и завернут в простыню. У меня есть кое-какие теории на этот счет, но на данный момент это все.

– Ладно тебе, Кей, не скромничай, – Доббс покачал головой. – Выкладывай, вдруг они куда-нибудь нас приведут.

– Хорошо. Как ты сказал, такая ярость обычно связана с некой личной связью. Судя по тому, как была убита Энн Чемберс, по тому, что он отрезал ей соски – что, несомненно, связано с воспоминаниями о матери. По тому, что она была сексуально изуродована, я считаю, что в жизни преступника она представляла собой фигуру матери, его крайне обостренные отношения и соперничество с матерью. Дэвид Брукс же мог олицетворять любимого и желанного отца или даже кровосмесительные отношения с отцом. Только ему было позволено умереть без страданий. В случае других страдания жертвы возбуждали убийцу сексуально. Это говорит нам кое-что важное о его патологии. Страдания связаны с возбуждением гнева или садизмом. Потребности и желания жертвы для него не важны. Убийство жертвы – это лишь еще одна мера предосторожности. На самом деле он просто все зачищает после себя и воплощает в жизнь свои фантазии.

– И что это опять за фантазия? – спросил Раузер.

– Фантазия, несомненно, сложная, – ответил Доббс и указательными пальцами обеих рук потер глаза. От его усердия те покраснели. – В одном из писем имелась фраза «люди многоплановы», и она очень точна. Речь идет о самых разных вещах – это и секс, и месть, и умение не быть пойманным полицией, и потребность в самоутверждении, в привлечении журналистов. Видеть свои письма в газетах, слышать о том, что он сделал, – должно быть, это почти так же приятно, как вернуться на место преступления. А общение с вами обоими наверняка доставляет ему удовольствие. Оно подпитывает иллюзию нашего субъекта, что он внутри, в структуре власти, что он держит вас двоих в своем маленьком узком кругу. Поскольку теперь здесь есть я, круг должен расшириться. Интересно, как на это отреагирует наш убийца…

– Ты слишком заметен, – напомнила я Доббсу. – Я бы предположила, что он включит в свои послания и тебя.

Доббс тут же ощетинился:

– Напоминаю тебе, что я заметен, потому что мне платят за то, чтобы быть заметным.

Да, конечно. Никто никогда не обвинит тебя в показухе.

– Так при чем здесь Лабрек? – полюбопытствовал Раузер.

– Не знаю, – честно призналась я. – Процессы выбора жертвы, которые мы установили, такие как связь с гражданским правом, к Лабреку просто не подходят. На данный момент, какова бы ни была данная связь, это нечто слишком личное, чтобы мы могли это идентифицировать.