Проглоченный

Наконец я узнал, что нахожусь в тесном помещении, вроде прихожей, это было ясно. Невероятно, но к востоку и к западу от меня я заметил другие помещения. И другие лестницы. Я поднимался по ним, прикрывая ладонью трепещущее пламя свечи, чтобы изучить свое положение.

В конечном счете я пришел к выводу, что нахожусь на корабле. Судно «Мария» из Копенгагена, как гласили надписи на корме и на бортах.

Мой хозяин, точно услужливый отельер, заранее извещенный о моем прибытии, подготовил для постоя свое вместительное чрево. Плывя в океане, он наткнулся на рыболовецкую лодку. И приняв ее за лакомую добычу, распахнул свою утробу и заглотил судно целиком.

Таким вот образом, понимаете ли, я и получил свое деревянное пристанище. И если вам доведется встретить моего сына, мою любовь, мое творение, прошу вас, попросите его написать мне по новому адресу:

Джузеппе Лоренцини,

шхуна «Мария», вышедшая из Копенгагена,

в чреве Рыбомонстра,

Средиземное море

У нее три мачты: бизань, грот и фок. Все три – потрескавшиеся и расщепленные. Самая высокая мачта упирается в верхнюю стенку чрева, где она накрепко застряла, точно рыбья кость, и теперь ее, похоже, никак не высвободить.

Здесь мое поле боя, моя вотчина, моя сцена. В моем распоряжении бак, еще имеется ют, и я могу гулять по верхней палубе. У меня вдоволь грязной парусины. В трюм ведут три люка. Там три каюты на восемь, десять и дюжину коек, и еще там имеются подвесные койки-гамаки. Там же расположена штурманская рубка, где я и нашел этот бесценный судовой журнал, а за ней – капитанская каюта. В камбузе стоят привинченные к полу общие столы. Короче говоря, места тут больше, чем в моем родном доме, потому как там было довольно тесновато, хотя мне и той тесноты вполне хватало.

Но как же просторны мои нынешние владения! Я – властелин пространства. Император Внутреннего Акулаленда.

– Отдать концы, гардемарины! – кричу я. – Мы отплываем! Поднять грот!

В знак благодарности судьбе я сделал модель моего нового дома, использовав разные подручные предметы, найденные вокруг, будто я, словно ребенок, собрался поплавать на соседнем озере в воскресный день.

Вы только подумайте: корабль!

a. К голове монстра.

b. К хвосту монстра.

1. Фок-мачта.

2. Грот-мачта.

3. Бизань-мачта.

4. Бушприт.

5. Бак.

6. Верхняя палуба.

7. Ют.

8. Камбуз.

9. Рубка.

10. Капитанская каюта.

11. Бочки с водой.

Несмотря ни на что, я благодарен «Марии». Ибо когда мой хозяин заглатывает массу воды – тут у нас никогда не бывает засухи, – шхуна поднимается и качается на водной глади, так что я даже ощущаю легкую болтанку, и в такие краткие моменты непокоя я всегда нахожусь на ее борту в полной безопасности, спасаясь от утопления, вызванного очередным великим глотком. Так что в этом смысле мне, несомненно, повезло. И думаю: а ведь на самом деле «Мария» – вовсе не дурной подарок судьбы, ибо без нее я бы давно уж погиб, не избегнув водного чистилища.

Полагаю, я неблагодарен. Шхуна сложена из доброй датской древесины, и я ее капитан. На борту «Марии» я обнаружил истинные сокровища. Позвольте я вам о них расскажу.

Список жизненно важных вещей

(Припасы, найденные в трюме доброй «Марии»)

Мясные консервы.

Галеты.

Бутылки с вином.

Изюм.

Сыр.

Кофе.

Сахар.

Сальные свечи.

Восковые спички.

А в носовой части корабля, в трюме, хранится гарантия моей жизни: бочки с пресной водой.

С этим и впрямь можно жить.

Что еще? О, счастливая находка – вот она! Эта книга. Этот журнал. Этот судовой журнал капитана, обнаруженный мною в темной каюте. Эта скрижаль в моем гробу. Чтобы я мог заполнять пустые страницы и тем сохранять присутствие духа. Здесь, в этом кожаном фолианте, найденном в трюме покинутого судна, я пишу историю своей жизни. Историю своего заточения.

* * *

В моем новом доме нет ни одного сухого места. Стены влажные, с потолка капает, дверь отсырела. Мне следует быть предельно аккуратным, чтобы оберегать книгу от всепроникающей сырости. О, сколь часто я поскальзывался на мокром полу – и это весьма опасно, ведь я уже далеко не юнец. Воздух здесь спертый и затхлый. И смрадный. Порой новая волна зловония вторгается внутрь и захлестывает меня. Иногда этот смрад едва уловим, точно шепот, а иногда сшибает, как гром. Но облако смрада постоянно висит в воздухе.

Позвольте представиться: Джузеппе Смердящий. Джузе «Вонючка» Лоренцини. Зловонный Петто. И ежели мне суждено когда-либо обрести свободу – знаю, знаю: это маловероятно, – я убежден, что каким бы мылом я ни отмывал себя, какой бы лавандовой или розмариновой водой ни брызгался, какими бы фланелевыми тряпицами и щеточками ни терся и какого сорта тальком я бы себя ни умащивал, мне ничем и никогда не изгнать этот въевшийся в меня смрад. И пусть я буду свободен, мне не освободиться от зловония этой подводной тюрьмы.