Приятная, успокаивающая расцветка ковра под ногами и… очередной, за короткое время, мужчина в черном набиру, поднимающийся нам навстречу из ближайшего кресла.
— Моя алтарилла. — Он склонился перед Черной Жрицей в глубоком поклоне.
Но прежде чем он это сделал, я успела заметить, какой теплотой и радостью осветились его глаза.
Асия дождалась, когда он выпрямится и с улыбкой, мягкость и невесомость которой лучше иных слов могла сказать о том, насколько ей приятен и сам этот даймон, и его отношение к ней, представила меня.
— Сэнар, это — та женщина, о которой я тебе говорила. — Она чуть подтолкнула меня в спину, заставляя встать впереди нее. И, прежде чем я успела настроиться на новое знакомство, ошарашила очередной выходкой. — Ее жизнь для меня важнее, чем моя собственная. И ты — один из немногих, кому я могу доверить заботу о ней. — Ее голос был тверд, но при этом было не сложно заметить, сколько эмоций она вкладывает в произносимые слова. — Ты должен беречь ее так, как берег бы меня. Но помня при этом, что если перед тобой встанет выбор, кого из нас двоих ты должен спасти, ты должен выбрать ее.
Его внимательный взгляд коснулся меня, словно искал заставившее его госпожу говорить о том, что противоречило всему, бывшему частью его природы: я была не только человеком, я была человеческой женщиной и могла представлять ценность только с одной точки зрения — как та, кто может дать новую жизнь. Но в данном случае вряд ли речь могла идти об этом.
— Да, моя алтарилла. — Взгляд, наклон головы, как раз настолько, чтобы дать понять, что принял ее слова к сведению. — Пока я жив, с ней ничего не случиться.
Не знаю, чего он ожидал от той, кому присягнул на верность и ожидал ли их вообще, но то, чем она ему ответила — жестко и бескомпромиссно, заставило его взглянуть на меня еще раз. И в этот раз в его антрацитовых глазах была тяжесть тревоги.
— Нет, Сэнар. Ты не имеешь права погибнуть, потому что тогда она останется без твоей защиты. Ты должен беречь себя для того, чтобы беречь ее. До тех пор, пока моя названная сестра не покинет Дариану.
Мне пришлось резко обернуться, чтобы посмотреть на свою подругу. И удивление, отразившееся на моем лице, было очень похоже на то, которое я успела заметить во взгляде воина.
За редким исключением, к которому, похоже, и относились взаимоотношения Асии со своими родичами, родственные связи для Даймонов значили очень много. И называя меня сестрой, тем более без общности по крови, Черная Жрица фактически привязывала себя ко мне, добровольно беря ответственность, которая в условиях ее мира была немыслимой.
Вряд ли история Дарианы знала что-либо подобное.
Ну а для меня… это тоже значило нимало: я была единственной дочерью. Не зная, как выглядит любовь сестер или братьев, их забота, поддержка. И когда в мою жизнь весьма странным образом ворвалась чернокожая женщина, я несколько раз ловила себя на том, что воспринимаю ее частью своей семьи.
А теперь оказалось, что и она тоже так считала.
— Можете не беспокоиться, моя алтарилла. Все будет так, как Вы и сказали. Комната для госпожи Леры готова, как Вы и приказали. Если других распоряжений нет, я провожу ее туда.
— Не торопись, Сэнар. — Легкая улыбка, что скользнула по ее губам, была одновременно горькой и торжественной. Мыслью возвращая меня к желанию как можно скорее во всем разобраться. — Я освобождаю тебя от клятвы мне и хочу, что бы ты присягнул на верность Лере.
Трудно было не догадаться о чем идет речь, хотя бы немного зная об их традициях. Пусть Асия и была немногословна, но кое-что об обычаях своей родины рассказывала. Так что я понимала, насколько много она требовала сейчас от своего тера. От того, кто две тысячи лет дожидался ее возвращения, доказывая этим свою верность. И кто должен был сейчас не по приказу, по ее просьбе, добровольно отказаться от своего долга и отдать его другой, даже не являющейся дочерью его мира.
Но, как ни странно, не только в его глазах, но и на его лице, когда он отстегнул лицевой платок, я не увидела колебания. Он сделал это так, словно все решения уже давно были приняты, и их ценность осознана.
— Я отдаю Вам, госпожа Лера, мою честь и долг.
Наши взгляды встретились, как могли бы встретиться безмерное спокойствие, наполненное абсолютной уверенностью и зыбкая растерянность, в которой бурлило понимание того, насколько резкий поворот вновь совершила моя жизнь.
И не было пути назад. Но не потому, что я решилась идти вперед. А лишь потому, что возможности вернуться просто не было. И все, что я могла — лишь принять происходящее как данность. Как то, чему нечего противопоставить, чего нельзя отвергнуть и с чем невозможно бороться.
— Я принимаю твою честь и долг.
Это не был мой выбор.
Это не был его выбор.
И даже воля Асии не имела к этому никакого отношения. Потому что все, в чем мы вынужденно принимали участие, выглядело так, словно было предначертано. И от нас зависело лишь то, с какой степенью отдачи себя мы исполним предопределенное.
Не знаю, насколько меня это утешало, но… думать об этом я не хотела.
— Сэнар, о пленниках что-нибудь слышно?