Прогулка за Рубикон. Части 1 и 2

По ходу работы меня постоянно преследовала мысль, что я стала жертвой мистификации, что в дневнике нет ни слова правды. Автор не перешел Рубикон, а остался сидеть на берегу. Или же просто помочил ноги. Возможно, эти события могли с ним произойти, но не произошли. Однако Виктор и его подруга Камилла подтвердили все эпизоды, в которых они сами принимали участие. Были и другие свидетели.

Главный герой не только бунтует. Он идет по следам древнего библейского мифа. Если все, что он говорит правда, то это мировая сенсация.

Он ведет журналистское расследование трех уголовных дел, в том числе «дела» об убийстве древнеегипетской принцессы. В последнем случае ему мешает все – отсутствие трупа, улик и главного подозреваемого. Это превращает расследование в очаровательную химеру. Но неожиданно прошлое становится настоящим. И он снова оказывается перед выбором.

Дневник не обладал какими-либо литературными достоинствами. Он был «холодным». Автор не знал, как показать обычные повседневные чувства. Участники событий, описанных в дневнике, не живые существа, а носители той или иной идеологии. В тексте не было резких поворотов сюжета, переходов от надежды к отчаянию и обратно, не было сомнений, нервности, судорожности и прочих мук, предшествующих выбору. Не было ничего открытого и обнаженного. Никаких «охов» и «ахов». Никакой «исповедальни». Все эмоции стерты. Автор безжалостно убрал все «сопли», все что могло бы показаться «эмоциональной банальностью». Однако некоторые сцены, напротив, напоминали мексиканский сериал, в котором все постоянно плачут.

Поэтому чувства мне пришлось придумать самой. От утреннего настроения героев до их сексуальных фантазий. Если я считала, что герой в той или иной ситуации должен согласиться, он соглашался, если отказать, то отказывал. Я решила не заморачиваться по мелочам. Какая разница, как это было на самом деле. Но, скорее всего, так и было.

Не тронутые мною куски дневника выделены шрифтом. Например, такие пассажи:

«… С трудом преодолеваю лень, заставляя себя вести этот дневник. Все равно я не пишу то, что думаю. Меня постоянно посещает мысль, что на свете нет ничего, что стоило бы записать.

… За собственные мысли меня всегда охватывает стыд. Особенно за те, которые возникают на грани риска.

… Многое я вообще не способен облечь в слова, хотя и пытаюсь это сделать.

… Сегодня исписал десять страниц, но не сказал ни слова правды. Сплошные утайки. Чего я добиваюсь? Хочу понравиться самому себе? Это глупость. Но, с другой стороны, зачем мне быть слабаком в собственных глазах?

… Я никогда не любил автобиографические романы в жанре откровенных признаний. Сам я никогда ни в чем не признаюсь. Никогда и ни в чем. Даже на страницах дневника, который никто не будет читать, кроме меня самого. Я вру. Вру о себе. Вру о себе самому себе. Но что еще хуже – на подсознательном уровне я не считаю это враньем.

… Перечел то, что записал. Некоторые ощущения прошлой недели просто смешны. Дешевые переживания. Дурацкие интервью. “Что вы любите?” Я люблю подбирать каштаны. “А что не любите?” Не люблю женщин в рваных колготках. “А музыку?” Люблю блюз. “Я видела вас в джаз-клубе”. Это случайность. Я не люблю джаз. Нет мелодии, просто ноты, импровизация, тысячи крохотных звуковых толчков, которые невозможно удержать в памяти. Мое рассуждение о джазе прошло незамеченным, а спич о рваных колготках растиражировали все бульварные газеты.