— Ты отлично заварила чай. И вкус, и аромат, словно, э-э… лепестки сакуры на поверхности озера в свете восходящей Луны, — закончил я слегка громоздкий комплимент.
Асука с подозрением посмотрела на меня:
— Господину не понравилось, как я приготовила рис?
— С чего ты это взяла? — удивился я, спросив вовсе не в ключе японской вежливости.
— Господин не доел и не рыгнул ни разу, — грустно ответила девочка.
— Ну не доел. Ты плакать начала, мне не до риса стало. А рыгать? Зачем рыгать? Некрасиво как-то.
— А если вы не рыгнете, то как я пойму, что вам понравилось? — в свою очередь, удивилась Асука.
— Знаешь, я могу и словами сказать, — ответил я. — Вот чай просто замечательный. И вкус был тонок, и аромат был сладок, и белое платье пело в луче, — улыбнулся я.
— Сегодня господин очень странный. Он очень много говорит со мной, хочет непонятного, говорит непонятное. Это, наверное, из-за нападения акулы, — вдруг девочка отшатнулась и закрыла рот рукой.
— Что? — я поднял бровь.
— Вдруг дух акулы вселился в господина? — испуганно предположила Асука, забыв даже кланяться.
— Я сам вселюсь в кого угодно, — засмеялся я и, чтобы отвлечь ее от опасной темы, спросил: — Хочешь посмотреть жемчуг, который я нашел сегодня?
Асука поклонилась.
— Господин никогда еще не показывал мне жемчуг.
— Всегда что-то происходит впервые, — ответил я, вставая и протягивая руку к мешку. Девочка тут же вскочила и тоже потянулась к мешку. Мы оба замерли на мгновение. Потом я сел, а Асука подняла мешок и подала мне.
Я достал из мешка тыкву и высыпал жемчужины на ладонь.
Не дыша Асука разглядывала их.
— Нравятся? — спросил я.
— Я не видела ничего прекраснее, — выдохнула девочка.
— Да ладно, любой живой цветок прекраснее, а уж о твоих глазах и говорить нечего, — засмеялся я.
Я взял самую крупную, розовую жемчужину.
— Хочешь, я подарю эту тебе?
Асука в ужасе, спиной вперед, на коленях отползла в угол комнаты. Она прижалась лицом к полу.
— Господин хочет погубить нас? — воскликнула она. — Нас обоих казнят! Весь жемчуг принадлежит сёгуну! Это страшное преступление!
«Ну да, конечно, — вспомнил я, — каждую неделю за жемчугом приходит посыльный от сёгуна. И я сдаю весь улов. Под опись. Я же на окладе».
— Не пугайся, я пошутил, — сказал я, высыпая жемчуг назад в тыкву. — Давай еще чайку.
Когда весь чай был выпит и посуда отнесена на кухню, я поднялся.
— Пошли, буду тебя наказывать, — Асука побледнела, покорно встала и замерла в поклоне.
— Пошли, чего стоишь? — сказал я, выходя на веранду.
— Проверь, вода хорошо нагрелась? — показал я на бочку.
— Господин приготовил офуро! — воскликнула девочка. — Зачем? Я бы все сделала сама!
— Воду проверь, — повторил я.
Асука сунула в бочку руку по локоть, поболтала в воде и сказала:
— Да, готова, господин может мыться.
— Полезай, — приказал я.
Асука замерла. Поклонилась и сказала:
— Я всегда моюсь дома. И я всегда последняя, как младшая.
— Ну, да, — усмехнулся я, — последняя, когда слой чешуи уже плавает в бочке.
Девчонка кивнула:
— Иногда плавает.
— Так. Ты наказана, не забывай. Полезай. Сегодня будешь единственной. Я после тебя в бочку не полезу.
Асука в замешательстве теребила пояс кимоно.
— Снимай кимоно и полезай в бочку. Быстро! Это приказ.
Девочка вздохнула и развязала пояс.
Она нисколько не смутилась и не взволновалась. Она просто разделась, как разделась, если бы была одна или при матери. Еще раз вздохнула и полезла в бочку.
«O tempora! O mores! — подумал я. — Ей абсолютно пофиг, что я на нее смотрю».
— Нудистка, блин, — проворчал я и пошел на кухню за кадушкой. По дороге назад я набрал горячей еще золы из очага, потом плеснул воды из бочки и бросил валявшееся рядом кимоно.
Асука высунулась из офуро:
— Господин, что вы хотите делать с моей одеждой?
— Стирать, — лаконично ответил я.
Девчонка ушла с головой под воду, потом вынырнула и с криком: «Нет!» полезла из бочки.
— Сидеть! — прикрикнул на нее я. — Ты наказана! Это такое наказание, ты должна терпеть.
Асука плюхнулась назад. Я подошел к ней:
— Черт, как же ей голову помыть без шампуня? — подумал я. Потом усмехнулся: — Ты брызгаться умеешь?
— Что? — не поняла она.
— Ничего, я пошутил. Давай еще разок макнись с головой.
Я наклонился к ней, понюхал волосы.
— Сидишь в бочке, пока я не приду. Слышишь? — строго сказал я. — Сидишь и не дергаешься. Не то накажу еще хуже, — пригрозил я и пошел за полотенцем.
Вернувшись, я взялся за кимоно. Зола какую-никакую пену дала.
Асука притихла в бочке и только смотрела на меня каким-то странным взглядом.
— Прополощу в море, — решил я, закончив стирать кимоно.
— Все, можешь вылезать, — сказал я Асуке.
Я завернул ее в полотенце и вытер.
— Куда! — крикнул я, когда она, сняв полотенце, кинулась было к кадушке с кимоно. — Вон в фурако полезай.
Девочка остановилась и покорно полезла в ящик с опилками. Я сел рядом и начал массировать ее голову в надежде отмыть ей волосы хоть таким странным образом.