Прогулки по Аду (СИ)

— Хорошо, — кивнул я, покосившись на бочку офуро, стоявшую на веранде. — Вода в бочке есть?

Асука смутилась.

— Я еще успею, господин ведь принимает офуро после заката.

— Хорошо, — снова кивнул я, снимая гэта и входя в мои шикарные апартаменты в шесть татами (около десяти квадратных метров).

Асука проскользнула следом и бросилась к очагу, устроенному посередине комнатки. Здесь, в квадратной яме с песком, стояла железная тренога, а на ней укутанный в тряпки котелок, очевидно с рисом. Она положила для меня подушку, развернула котелок, наполнила рисом деревянную пиалу и с поклоном протянула мне.

Ни ложки, ни даже палочек не полагалось. Вздохнув и опустив руку в пиалу, я ухватил щепоть риса,

— Есть будешь? — спросил я.

— Рис? — удивилась девочка.

— Больше, как я понял, нет ничего, — чуть раздраженно ответил я. — Возьми себе тоже.

— Господин хочет, чтобы я ела рис? — снова спросила Асука. — Разве сегодня праздник?

— Будем считать, что праздник, — улыбнулся я. — Меня сегодня не съела акула.

Асука несколько раз поклонилась, но не двинулась с места.

— Ну! — сказал я. — Бери миску.

— Когда господин ест, я должна прислуживать ему, а не набивать свой живот, — покачала головой девочка.

— Чего тут прислуживать? Рис один, — проворчал я. — Тоже мне, обед из десяти блюд. Кстати, у нас есть соевый соус?

— Да, у господина есть соевый соус, — поклонилась Асука. — Но господин приказал никогда не подавать его, господину не нравится вкус.

— Тащи, теперь нравится, — велел я, давясь сухим рисом. Девчонка сорвалась с места. Через секунду вернулась с керамическим кувшинчиком. Я протянул свою миску, Асука осторожно полила рис соусом.

— Молодец, обслужила. Теперь можешь есть.

— А чай? Я должна приготовить чай для господина.

— Я подожду, — пренебрежительно махнул рукой я. — Я хочу, чтобы ты разделила со мной трапезу. Иди за миской.

Прямого приказа Асука ослушаться не посмела.

— И возьми себе подушку. Нечего на полу сидеть, — сказал я ей в спину.

Девочка вернулась с подушкой и с такой же, как у меня, пиалкой.

— Соус будешь? — спросил я, когда она слегка дрожащей рукой положила себе рис. Асука кивнула. Я взял кувшинчик и чуть плеснул ей. Девочка замерла, несколько секунд смотрела в свою миску, потом подняла на меня полные слез глаза.

— Я ничего не понимаю, господин хочет наказать меня? Он хочет прогнать меня? Он хочет показать, что я плохо служу ему?

— Почему? — удивился я. — Почему ты подумала такую глупость? Потому что я полил твой рис соусом?

— Господин смеется надо мной, господин не может служить мне, он не может ухаживать за мною. Это неправильно.

Я улыбнулся.

— Я твой господин и могу ухаживать за тобой. И я хочу ухаживать, и ты даже не представляешь, как я могу ухаживать.

Я поставил миску с недоеденным рисом на пол, и пододвинулся к девочке:

— Вот сейчас я хочу вытереть твои слезки, — и я осторожно промокнул глаза Асуки кончиком воротника ее кимоно.

Девчонка ахнула, вскочила и выбежала из комнаты.

— Блин, — подумал я. — Надеюсь, она не вздумает сделать себе харакири от избытка чувств.

Сквозь бумажные стены дома было слышно, как она где-то плачет. Я встал, покачал головой и пошел ее искать.

Нашел на кухне. Она рыдала, лежа на полу. Я опустился рядом и погладил ее по спине.

— Не плачь, — сказал я. — Это называется культурный шок. От столкновения двух цивилизаций. Пройдет.

Она заплакала еще громче. Я было наклонился, чтобы поцеловать ее, но не пробился сквозь рыбный запах. Снова погладил и сказал:

— Не плачь, не плачь. Ты привыкнешь, и тебе понравится. А я сделаю все, чтобы тебе очень понравилось. Пойдем, ты приготовишь мне чай.

Асука подняла голову:

— Господин больше не сердится на меня?

— Нет, не сердится, — сказал я. — Но я тебя сегодня немножко накажу. Хорошо?

— Конечно, как господину будет угодно, — всхлипнув, торопливо закивала девочка.

— Хорошо, пойдем, — сказал я, поднимая ее, отворачиваясь и кашляя.

— Пока ты будешь готовить чай, я отойду на минуту. Мне надо проверить лодку. Ты ведь можешь приготовить чай без меня?

Конечно, господин, я все сделаю, — ответила Асука, падая на колени у очага и начиная разжигать его. Я посмотрел на ее мучения с огнивом, покачал головой и вышел.

Пока она возилась с чаем, я налил офуро водой, разжег печку под ней (опять огниво, но я знал, как с ним обращаться). Вытряхнул в печку старые опилки из фурако (ящик с подогретыми кедровыми опилками, в которые японцы закапывались после разогрева в горячей бочке с водой, и там потели. Вот и все мытье, мыла-то не было). Наполнил ящик свежими опилками, добавил ароматических травок, пожалел об отсутствии конопли, и пошел в дом.

Асука наливала чай в пиалу. Ее миска с рисом была пуста, другая с недоеденным мной тоже.

— Черт, — подумал я, — так девчонка никогда не похудеет.

— Все готово, господин, — сказала она, с поклоном протягивая мне чашку.

— Спасибо, Асука-тян, — я тоже поклонился ей. — А чай ты можешь выпить со мной?

Девочка тяжело вздохнула, поклонилась и налила себе пиалу.