Сколопендра пошуршала и выбралась наружу. Посмотрела на меня, очередной раз покрутила ножкой у виска, плюнула ядом, но за косячком отправилась.
— Ну-ну, — сказало, засмеявшись, воображение. — Ты все же дурак.
Я проигнорировал его, поелозил в картоне, устраиваясь поудобнее, закрыл глаза и принялся ждать сколопендру.
Не прошло и минуты, как послышался шорох. Удивившись столь быстрому ее возвращению, я открыл глаза. Сколопендры не было, но шорох повторился в другом месте. Я прислушался. Снова раздался шорох, а потом писк. И вдруг зашуршало сразу со всех сторон. Я резко сел, выбравшись из-под слоев картона.
Ко мне пришли homeless animals. И это были rats.
— Fuck! — сказал я.
— Yes, — подтвердило воображение.
На открытом пространстве перед контейнерами в свете фонаря крысы выстроились двумя шеренгами и поднялись на задние лапы.
— Ни хрена себе, — удивился я. — Вроде косячка еще не было, а эффект налицо.
Между шеренгами ко мне медленно приближалась белая трехголовая крыса. Она шла на задних лапах, прихрамывая и опираясь на деревянную шпажку для шашлычка, словно на посох.
Я потряс головой и протер глаза.
— А причем здесь «Щелкунчик»? — спросил я воображение. — Я уж точно не похож на маленького деревянного человечка. И почему крыса белая? Седая? Альбинос? Мутант?
Воображение пожало плечами:
— Мне кажется, дело не в тебе… — оно помолчало, за это время крыса успела дойти почти до конца по своей дорожке славы. Я подтянул ноги.
— Я думаю, — задумчиво сказало воображение, — это тебя кто-то ассоциирует со старой уродливой крысой. Так что в этой сказке ты точно не Щелкунчик.
— Вечно ты что-нибудь задумчиво думаешь, — сказал я, незаметно снимая под картоном ботинок.
— Зачем ты пришел, Крысиный Король? — спросил я трехголового монстра, перехватывая ботинок поудобнее. — Уж не хочешь ли ты на мне жениться?
Крыса остановилась перед моим картонным одеялом. Все три головы заговорили одновременно:
Центральная сказала:
— Стар я уже, чтобы жениться. Да и ты как невеста не катишь.
Правая сказала:
— We are all homeless.
Левая сказала:
— Мы хотим, чтобы ты вывел нас в землю обетованную.
— Как же я могу вас куда-то вывести? — в полном изумлении спросил я.
— Вот, — пояснила центральная голова, протягивая мне деревянную шпажку, — Волшебная дудочка, подуешь в нее, и все крысы пойдут за тобой, как за учителем, за мессией, за женихом небесным…
— We're homeless at all. We wish to find a new house… — начала было говорить правая голова, но центральная быстро укусила ее за ухо.
— Fuck! — воскликнула голова.
— Словно Моисей, ты выведешь наш народ из этой каменной пустыни, — воспользовавшись заминкой, заговорила левая, — отведешь нас в места злачные, на пажити тучные, где воды светлые…
— На хлебозавод, что ли? — перебил я.
— So Moses went to Egypt land… Let my people go! — хрипло, голосом Армстронга немузыкально заорала правая голова.
— Shut up! — крикнула центральная.
— Напитаешь нас манной небесной, — снова заговорила левая, — ибо ты плоть от плоти нашей. Кровь от крови. Дух от духа. От корня народа нашего крысиного.
Образовывавшие две шеренги крысы перестроились. Теперь они правильным полукругом сгруппировались позади своего предводителя.
— Let my people go! — стоя на задних лапах и отбивая ладошами такт, принялись подпевать они.
Я посмотрел на воображение. Оно пожало плечами и сделало рожу кирпичом.
— Дуй в дудку, душа твоя крысиная! — приказала вдруг центральная голова, и крыса резко воткнула в картон свою шпажку.
— Это не дудка, это палка, придурок, — сказал я, медленно вынимая руку с ботинком из-под картона.
— Это не палка, это трубка, часть из свирели Пана, нота «фа», между прочим. Разуй глаза, включи воображение! — крикнула левая голова.
— Сам придурок! — сказала центральная. — Палку от трубки отличить не можешь! Дуй!
— Hit the road Jack and don't you come back no more, — вдруг резко сменила пластинку правая.
— No more, no more, no more- подхватили крысы.
Среди голов возникло замешательство. Воспользовавшись им, я со всего маха стукнул ботинком по трехголовой голове.
— Дуй назад, в свой Чернобыль, мутант хренов, — крикнул я и, выдернув из картона шпажку, проткнул ею крысу.
— Шашлык, однако, — сказало воображение.
— Slippin' with her lips, slidin' down your knees. No more, no more, no more, — неожиданно крысы переключились на «Aerosmith».
Пришпиленный к картонке крысиный цербер заверещал и задергался на шпажке. Две головы у него оказались свернутыми, оставшаяся пролаяла по-немецки:
— Du ist scheie, сука!
— Do whatever you like. Scheie scheie be mine, scheie be mine, — запели крысы голосом Леди Гаги.
— Сам сдохни, сука! — закричал я и замолотил ботинком по крысе, превращая шашлык в отбивную.
— Он убил нашего короля! Он убил нашего короля! — очнулись крысы от музыкальной эйфории. — Смерть ему! — они ощерились, ощетинились, оскалились, озлобились и бросились на меня.
Я вскочил на ноги.