Прогулки по Испании: От Пиренеев до Гибралтара

Это один из темных испанских соборов, и выглядит он меньше, чем на самом деле, из-за огромного coro, оккупирующего центр здания, — как церковь внутри церкви. Когда мои глаза привыкли к сумраку, я увидел Пресвятую Деву Гуадалупскую над главным алтарем, одетую в серебряную корону и мантию из блестящей парчи. Ступеньки вели на coro, и я посидел там некоторое время, разглядывая огромные сборники церковных гимнов на громадных вращающихся пюпитрах. Вдруг я понял, что в церковь вошел кто-то еще. Взглянув на главный алтарь, я увидел две фигуры, мужскую и женскую, на коленях у алтаря. Женщина встала и, довольно робко пройдя вверх по ступенькам, преклонила колена перед распятием и положила на алтарь букет цветов, перевязанный лентой. Затем она снова встала на колени и молилась с минуту, прежде чем воссоединиться с мужем. Потом новобрачные поднялись и молча покинули собор. Они не подозревали, что кто-то видит этот трогательный и прекрасный момент начала их совместной жизни; я помолился, чтобы ловушки и обманы, иногда омрачающие священные узы брака, их миновали и чтобы они всегда смотрели друг на друга, как в тот миг, когда поднимались с алтарных ступеней Святой Девы Марии Гуадалупской.

§ 3

Деревня Гуадалупе по образу жизни — действующая средневековая община. Никто никогда не пытался улучшать ее, планировать или рассказывать жителям, насколько счастливее они станут с проводом холодной и горячей воды, внутренними санитарными удобствами, электричеством и радио. Поэтому люди выглядят радостными и довольными жизнью. Куры, цыплята и маленькие черные свиньи живут в дружбе с крестьянами и тоже выглядят умиротворенными. На большинстве домов балкончики из дерева или железа, и некоторые из них покрыты пурпурным вьюнком и алыми геранями, у некоторых домов есть выступающие верхние этажи; и поскольку многие улицы шириной всего несколько ярдов и вьются вверх-вниз по холмам, вид получается чрезвычайно живописный. Вечером женщины и девочки выносят стулья к дверям домов и сидят и шьют вместе или вяжут кружева на круглых пяльцах и делятся байками и сплетнями, не пропуская ничего из происходящего вокруг. Восхитительно видеть рядом седую голову старушки и черную юную головку, склонившиеся над одной и той же работой; иногда и четыре поколения женщин собираются в этих группках.

На одной из улиц я наткнулся на нескольких женщин и девочек, которые строили маленький храм возле дома. Они украшали его снопами пшеницы и пытались заставить дешевых целлулоидных кукол выглядеть как ангелы. Для кукол сшили красивые наряды и вырезали крылья и нимбы. Все выглядело превосходно, кроме выражений круглых целлулоидных лиц — в них было маловато святости. Из веток девушки сделали маленькую беседку и расставили в банки и бутылки дикие цветы. Я спросил, для чего это, и старая женщина ответила: нынче канун дня Святого Иоанна; я вспомнил, что сегодня действительно двадцать третье июня.

Старушка, видя мой интерес, пригласила меня прийти на fiesta[47]; я сначала не понял, и она забегала, как пожилая менада, и изобразила несколько танцевальных па со словами: «Musica… musica…», потом поднесла к губам воображаемую дудку: «Flauta… flauta!», потом принялась стучать одной рукой в невидимый барабан. Казалось, она способна вдохнуть душу и жизнь в любую вечеринку; узнав, что fiesta начнется не раньше одиннадцати, я вспомнил суровое предупреждение Бонильи насчет запирания ворот и с искренним сожалением признался, что не могу принять ее предложение. И все же было бы чрезвычайно интересно увидеть сохранившиеся обряды кануна Иванова дня, и я начал раздумывать, получится ли у меня сбежать из монастыря.

Ужин подавали в трапезной для приезжих, во главе стола восседал падре. Это была длинная комната, увешанная восхитительной глиняной посудой из Талаверы: тарелки и блюда, очаровательно расписанные животными и цветами, с толстым слоем глазури, как на византийской или арабской керамике. В углу стояла прекрасная маленькая сидячая статуэтка Пресвятой Девы Гуадалупской, и я пообещал себе, что если когда-нибудь буду проезжать через Талаверу, то зайду на фабрику и куплю себе такую. Присутствовали еще шесть гостей: хмурая французская пара, три пожилых испанца, совершавших паломничество, и разговорчивый и забавный молодой человек, который, сочтя меня и французскую пару неблагодарной аудиторией, обращался исключительно к падре. Его истории, видимо, оказались хороши, поскольку падре, который начинал ужин похожим на Сурбарана[48], закончил его уже почти братом Туком, трясясь от смеха. Мы ели вермишелевый суп, котлеты из ягненка, за которыми последовало блюдо с черешнями, и пили то же местное вино, которое я пробовал в обед. Я счел его отличным, но французская пара морщила носы и разбавляла вино водой.