– Разыскивать спрятавшихся, потерявшихся... особенно ценна группа, с которой работала Марина, испытатели... Мы пытаемся восстановить идеи, этапы опытов...
– А разве ничего не сохранилось?
– Может, только у НИХ... От Института тогда мало что осталось. Новый построен уже после войны.
– Зачем? – помолчав, спросила Агата.
– Что – зачем?
– Зачем вы пытаетесь восстановить исследования? Вы же видели, к чему это привело!
Лем поразился.
– Агата, на нас ведь навесили всех собак – мы и военные преступники, и бездарные авантюристы, и беспринципные ученые! Разве ты не хочешь вернуть добрую память своей матери?
До сегодняшнего дня она и не подозревала, что ее мама в этом нуждается...
– И ведь ничего не изменилось – до сих пор в природе существуют только урожденные маги. Ты просто представить не можешь, как обделены обычные люди! Как они бедны – духовно и физически. Они не представляют, как многоцветен, сложен, удивителен мир... – Лем даже задохнулся от волнения. Сейчас, с горящими глазами, со слабым румянцем на лице, он был симпатичным и увлеченным. – Мне жаль их!
Почему она не может представить? Еще как может!
– Жаль, – повторила она. – А вам не жаль тех, кто погиб в этой войне? Как ни крути, а ведь все началось из-за вас!
Лем словно потух. Сгорбился, наваливаясь на поручень грудью.
– Жаль... сколько часов, дней, лет я провел, думая – как следовало поступить, как можно было избежать, предотвратить... Может, не надо было торопиться? Но мы боялись, что исследования свернут... у нас не хватило времени... Иногда я даже думаю, нас провоцировали нарочно – чтобы дискредитировать идеи, которые стали пользоваться огромной популярностью... кое-кто из власть имущих магов испугался за свою исключительность... А может, это просто старческие оправдания самого себя перед самим собой...
– А что тогда произошло... в Институте?
Лем смотрел в окно. Вокруг глаз углубились морщины: он сощурился, вглядывался куда-то. В прошлое, что ли...
– Мы были не вооружены. Мы не были готовы к нападению, хотя Петр поговаривал о такой возможности. Мы просто смеялись: нападение – где, в Институте магии, на кого – на нас, величайших магов? Мы были молоды, самонадеянны и беспечны...
– И что случилось? – повторила Агата, потому что Лем замолчал надолго.
– Магия вышла из-под контроля, – сказал он так, как будто это все объясняло. – А что касается твоего отца, Агата... Он вовсе не хотел оскорбить тебя. Он со всеми нами так теперь обращается. Он просто... немного равнодушен.
Равнодушен... Он посмотрел так, словно увидел что-то отвратительное, махнул полной белой рукой: «Убери эту бездарь, Влад. Не хочу. Не хочу».
Лем все мучился, пытаясь подыскать оправдание для своего героя.
– Он... понимаешь, Агата...
– Понимаю, – сказала Агата, и он взглянул с внезапной надеждой. – Отлично понимаю. Наверное, противно видеть детей, не оправдавших надежд родителей. Наверное, они думали, у них будет чудо-ребенок. А родилась вот такая я. – Она развела руками. – Обычная я. Без малейших проблесков таланта. Когда они об этом узнали?
Она чуть не засмеялась, увидев на лице Лема уже знакомое выражение. И его слова тоже были знакомыми:
– Но это невозможно!
– Возможно. Я же есть!
– Я... – Лем мотнул головой, как встряхивающаяся собака. – Я никогда об этом не слышал! Ни-ко-гда! Мы, бывало, подшучивали – где вы прячете свою чудо-девочку? Они только улыбались... Агата, этого не может быть! Здесь какая-то ошибка!
– Тесты, – сказала Агата рассудительно, точно она была взрослая, а он – упрямившимся ребенком. – Ежегодные тесты. Недавно оказалось, что меня контролировали маги из столицы. Келдыш водил меня к Слухачу. Этого все еще мало? Спросите у от... у него. Ведь он-то давно все знает.
Лем молчал долго. Молчал, смотрел в окно – за ним уже мелькали редкие огни подземки. Агата стала смотреть тоже. Смотреть, слушать гул поезда, негромкий разговор пассажиров. Глаза слипались, ноги и спина отваливались, в голове было звонко и пусто. В душе – тоже пусто. Как Лем говорил – черно-белый фильм? Похоже. Пусть даже у нее не было магии, ее сегодня тоже чего-то лишили. Чего-то очень важного...
Может, прошлого?
В какой миг человек становится взрослым? Когда понимает, что все, во что он верил, – чепуха, вранье, на худой конец – просто красивая выдумка? Если так – она не хочет взрослеть.
– Вот почему это для нее было таким важным, – наконец сказал Лем. – Она работала как одержимая и заражала этой одержимостью всех нас...
Агата покосилась и промолчала. Что тут скажешь? Может, и война тоже началась из-за нее, Агаты?
– Однако диагностика в таком раннем возрасте... – продолжал бормотать Лем. – ...это же практически невозможно. Конечно, я попробую расспросить Петра... хотя вряд ли от него сейчас многого добьешься.
Он принялся рассматривать свои руки. Агата посмотрела тоже. Белые, напряженные, с голубыми вспухшими венами.
– Мы так надеялись, – говорил он тихо. Так тихо, но она его прекрасно слышала. – Как мы радовались, когда тебя нашли... и... вот...