Прогулки по крышам

Бабушка открыла холодильник и покосилась на котенка. Тот дернул в ее сторону большим ухом-локатором.

– Хорошую скотинку просто так на улицу не выкинут. Гадит, наверное, по всем углам!

Котенок поднял мордочку, облизывая замаранные белым усы. Посмотрел укоризненно.

– Ты что, хочешь его оставить?

Агата почесывала котенка за ухом. Тот благодарно урчал.

– А что? У тебя опять появится аллергия? – спросила невинно.

Бабушка наконец достала из холодильника пачку масла и сыр.

– Извини, – сказала напряженно. – Я не хотела тебе тогда лгать. Пришлось. Ты обиделась?

– Сначала да. – Агата усадила котенка к себе на колени. – А потом подумала... по-моему, вы все большие паникеры. Ну вот, есть у меня магия... правда, дурацкая какая-то... И что тут ужасного?

– Скорее перестраховщики, – рассеянно сказала бабушка. – Но ведь тебя неделями не бывает дома!

– Значит, тебе с ним будет веселее. – Агата наблюдала, как котенок умывается. Делал он это с большим достоинством и тщательностью. И сам был весь такой черный, ухоженный. Блестящий... Что напомнило ей кое-кого из знакомых. Она ожидала следующих возражений, но бабушка спросила:

– Как ты его назовешь?

– Кыш! – не раздумывая, выпалила Агата. Котенок посмотрел на нее с недоумением и продолжил свой утренний туалет.

– Кыш и Два Портфеля, – сказала почему-то бабушка. Пояснила: – Была такая книга в моем детстве.

– А... – Агата подумала и не стала уточнять, что вообще-то Кыш – сокращенно от Келдыш. Бабушка бы не оценила.

* * *

– Давайте, давайте, проходите, не стесняйтесь! Располагаемся на полу!

Агата вслед за остальными стянула кроссовки и прошла в зал, устланный мягкими матами.

– Ложитесь, устраивайтесь поудобнее! – приглашал невысокий черноволосый волшебник. – Проходите сюда, не толкайтесь, всем места хватит.

Агата, оглядываясь по сторонам, села рядом со Стефи. Народ вокруг укладывался – как кому в голову взбредет. «Макс, ты хоть бы иногда носки стирал!», «Эй, ты мне косу прищемила!», «А подушек нам не дадут, что ли?»

– А что будет?

– Ой, не грузись, ничего страшного: подремлем, и все.

– Итак, все помнят этапы расслабления? Великолепно! Кто не помнит – напоминаю. Ложимся на спину, закрываем глаза – или смотрим на потолок... разговорчики! Дышим ровно, глубоко, расстегнем все пуговицы и застежки, что нам мешают...

– Кому расстегнуть лифчик? – громким шепотом спросил парень неподалеку. Вокруг захихикали.

– Это, типа, тренировка эмоций, – бормотала Стефи. – Чтобы мы лучше управляли собой... три хи-хи! Ты бы видела, как сам Георгий психует – вопит и ногами топает!

– ...напрягли все до единой мышцы, сильнее, сильнее, сильнее! Сжали кулаки! Рассла-абились. Снова напряглись – рассла-абились...

Агата послушно обмякла. Потолок в комнате напоминал залы Музея магии: ночное небо, плывущие разноцветные созвездия, иногда – быстрые падающие метеориты... Красота – смотрела бы да смотрела.

– Переходим к воспоминаниям. Вспомните самое грустное событие в своей жизни. Рудольф, только, пожалуйста, без демонстративных рыданий!

– ...помню, надела я мамины дорогущие колготки. И порвала, – громко шептала Стефи. – Вот где было горе!

– Стефани, не ерничай, пожалуйста. Сосредоточьтесь, все очень серьезно!

Агата задумалась – серьезно. И какое же самое грустное воспоминание? Когда ее не взяли в игру соседские дети? До сих пор помнит: растерянно сжимает в мокрой ладони игрушку – рыжего кота, – а слезы все больше, все горше. А они стоят вокруг, показывают на нее пальцами и хором распевают: «Рева-корова, рева-корова!» К школе она научилась не реветь на людях и не проситься в чужие игры. Правда, какой-нибудь повод все равно находился... Как она горевала, когда пришлось отдать Сему – из-за бабушкиной (как теперь выяснилось – притворной) аллергии? До сих пор слезы наворачиваются. В голову лезли все случаи, когда она не то сказала или не так сделала. Да что ж у нее память-то такая хорошая – на плохое?

Или это все мелочи? Наверное, надо мыслить крупными категориями. Так... война. Но она почти ничего о ней не помнит. Родители? Их тоже не помнит. Так, иногда грустила в детстве – и только. А когда узнала правду, было что угодно – шок, злость, обида, – но только не печаль и горе... Вот – вспомнила. Когда бабушка попала в больницу. Как она лежала в окружении этих хитрых медицинских приборов – очень маленькая, очень старая, – казалось, она никогда уже не очнется. Не поднимется. И останется Агата одна-одинешенька на всем белом свете...

В носу защипало. Агата поспешно заморгала и огляделась – не увидел ли кто. Справа – голова к голове – лежал Димитров. Смотрел на нее. Темные прямые брови, карие внимательные глаза. Агата вопросительно повела подбородком, Славян закрыл глаза и отвернулся.